Дом грозы. Ксюша ЛевинаЧитать онлайн книгу.
ногой скидывает на гроб ком земли, и он разбивается о черную крышку.
Может показаться, что у девушки нет ни капли уважения к усопшему и его скорбящей семье, но она не собирается притворяться, что ей жаль лежащего в вырытой яме человека.
Сколько Нимея себя помнила, Фандер был ее врагом, хотя она дружила с его братом Энграмом. Они жили на одной улице, дом Нимеи стоял в закутке, за садом Хардинов. Это была обратная сторона богатого фасада особняка, не всегда подновленная и вылизанная, в отличие от парадного подъезда.
Нимея постоянно вытаптывала розы миссис Хардин и была настоящей проблемой для домашней прислуги, вылавливавшей «эту девчонку из дома Ноки» за живыми изгородями двора.
Нимея уверена, что Фандер вполне заслужил то, что с ним произошло, нечего пенять на жестокую судьбу. Умереть в тюремной камере после двух лет заключения – лучшее, на что он мог рассчитывать. Быстрая смерть вместо пары десятков лет мучений, которые могли привести к безумию.
Нимея смотрит на огромный портрет, наскоро приколоченный к погребальному шесту, и резко отворачивается. Такие обычно ставят на свежие могилы не самых почетных горожан. Фандер, нарисованный каким-то умельцем, – настоящее произведение искусства, трудно представить, что это не выдумка художника, а портрет с натуры. У него идеально белая кожа, черные локоны, лежащие один к одному, самодовольная полуулыбка и уверенный взгляд изумрудных, неестественно ярких глаз, такой оттенок присущ сильным, даже могущественным магам.
Парень с портрета смотрит немного исподлобья, уголки его губ чуть приподняты, неприятная ухмылка в попытке притвориться обаятельным. Нимея видела, каким он отправился в могилу, и там не было и капли обаяния, скорее обреченность и лютая ненависть к себе. О да, Фандер всю жизнь испытывал отвращение к иным, а оставшись наедине с собой, видимо, направил все эти чувства на собственную черную душу.
Там, под крышкой гроба, у него было изможденное серое лицо, волосы отросли почти до плеч и вместо аккуратной прически походили на беспорядочное кудрявое гнездо. Когда Нимея в последний раз видела Фандера живым, его взгляд был уже совсем потухшим. Заключенным магию наглухо блокируют чем только могут, так что их радужка становится бледной, как у помешанных оборотней, теряющих человеческую сущность. Нет ничего полезного в том, чтобы держать силу в себе: рано или поздно она погубит.
Нимея ищет взглядом Энграма, который выглядит немногим лучше мертвеца и подслеповато шарит глазами по земле, будто никак не может найти могилу. Он внешне походит на своего брата так сильно, что Нимее больно на него смотреть. Она не может ничего с собой поделать, представляя, что в гробу сейчас мог бы лежать Энг. А еще ее до дрожи пугает чертов портрет, прислоненный к шесту.
Когда-то в семейной галерее Хардинов рядом висели две почти идентичные картины: старший и младший братья. Похожие, если сравнивать черты лиц по отдельности. Носы, глаза, волосы, форма подбородка – все одинаковое, но почему-то у Энга эта мозаика складывалась во что-то добродушное, приятное, невероятно красивое. Даже у самых неприступных девушек в животе порхали бабочки при взгляде на юношу. Фандер же казался порочно-красивым, его внешность скорее пугала. «От него стоит держаться подальше» – вот что думали те, у кого есть хоть немного мозгов.
– Эй, ты как? – Нимея неуверенно сжимает руку Энграма, стоящего рядом.
Он совсем высох за последний год, стал серым, под глазами синяки. Безжизненные волосы поредели, и все больше становится виден лоб, прежде всегда прикрытый буйными черными кудряшками. Энг кивает, а глаза мертвые – застыли на яме, вырытой наспех в земле.
– Омала? – Мать Энграма и Фандера тоже кивает, она не потеряла достоинства, но все-таки могло показаться, что по ее щеке пару минут назад сбежала слезинка; она не успела высохнуть, а за ней уже следует новая.
– Все хорошо, дорогая…
Дорогая… Три года назад Нимея даже не могла подумать о том, что услышит по отношению к себе такое обращение – «до-ро-га-я». Как много в этом слове фальши и лицемерия. И кому это она так дорога? Но девушка знает, что Омале сейчас необходима эта пафосность, иначе недолго до того, чтобы броситься вслед за старшим сыном в могилу на глазах восторженной толпы. Если нужно, Нимея выдержит даже парочку отборных ругательств в свою сторону, потому что терять ребенка – даже если это подонок Фандер, – скорее всего, нестерпимо больно.
– Сворачиваемся, – гаркает тюремный надзиратель, который любезно позволил родным и близким проститься с заключенным номер три-ноль-пять-восемь-четыре.
Это самые скромные похороны на памяти Старого Траминера, даже монахинь с погребальными песнями не позвали, и никто не осыпает гроб лепестками цветов, из которых на том свете Черные феи свяжут бессмертной душе одежду. Все вообще как-то неправильно.
– Энграм! – Омала манит сына, и тот медленно, опираясь на ее руку, бредет в сторону ожидающей их машины.
Костюм на нем висит мешком, а когда-то не просто был впору, а идеально подчеркивал фигуру, потому что шился на заказ.
– Нимея? – Ее