Сад наслаждений. Игорь ШестковЧитать онлайн книгу.
и тоже… раньше… придешь. Да не целуй ты, тут наши увидеть могут… Подожди дурачок, пойдем в парк. Да ты что, плачешь, что ли?
– Нет, я не плачу, это снег на глазах… растаял.
– У меня руки замерзли, согрей!
Взял ее руки в свои. Розовые. Холодные. Пальцы длинные. Но некрасивые, к концу как бы расширяются. Ногти белые, широкие. Вот эта некрасивость и делает ее руки такими родными. Желанными. У Нельки пальцы породистые, арийские, но они не мои.
Прижал Ланины руки к губам. Дышал, грел их и целовал.
Ушли от шумного проспекта. Вошли в парк.
Красиво. Еще зима, но уже веет весной. Деревья смотрят по-другому. Просыпаются. Веточки набухли. Снег отяжелел. Местами провалился. В воздухе повисла еще холодная влага. В небе показалась синева.
– Ты чувствуешь. Новая ясность. Чистота в воздухе. Что-то в природе изменилось. Где-то там, под снегом, в корнях и стволах бродит новая жизнь. Март. В Москве всегда сумасшедший март…
– Ты, Димыч, всю зиму в Москве провел. У нас в деревне уже в конце февраля первая капель была. Я набрала воды с веточек и умылась. Бабушка говорила, кто первой водой умоется, тот счастливым будет.
– А ты, что же, несчастная?
– Нет, я счастливая.
– Что ты еще от жизни ждешь?
– Ждешь всегда того, что еще не было.
– Ничего еще не было, все, все новое… Что это у тебя за сверток?
– Ах, чепуха. Диаграммы какие-то… Не могла же я просто так уйти! Сказала, что пошла в президиум, потом в филиал, там пообедаю и прочее. Наш Эдуард совсем сдурел. То его неделями нет. Мы гуляем. То прибежит, всех разругает, обидит, заставит все заново делать. Ну а потом изысканно прощения просит. Талькиной вчера сказал:
– Вы, Людмила Николаевна, приходите вечером ко мне домой и комплект постельного белья с собой прихватите!
– Ну, дает. Он бы еще мыло ее попросил с собой взять и презерватив.
– Это он не от хамства. Он просто настолько не от мира сего, что не понимает, что можно говорить влюбленной в него сотруднице, а что нельзя. Талькина два часа плакала и меня терзала. А что я ей могу сказать? Потом она решилась. Взяла белье и к Эдуарду поехала. А сегодня пришла тихая и загадочная. Все наши отдельские бабы у нее пытались выведать, что было. А она молчит. Только краснеет.
– И тебе не сказала?
– Мне сказала.
– Ну и что он, петухом кричал или икру метал?
– А ты никому не скажешь?
– Помилуй, ну кому же я скажу. Я ведь ни твоего Эдуарда, ни Талькину в глаза не видел. Знать не знаю и знать не хочу… Честное пионерское.
– Без крестов, без ноликов?
– Какие уж тут кресты!
– Не скажешь?
– Не скажу.
Тут Лана понизила голос и что-то мне тихонько прямо в ухо прошептала, а потом отпрянула и рукой сама себе зажала рот. Я расслышал только: «И тогда он ее заставил…»
– Да что ты говоришь?
– Ты представляешь? А ведь ему за шестьдесят. Членкор. Профессор. У него уже сын доцент.
– Ни черта я не понял.
– Не