Простой советский спасатель 4. Дмитрий БуровЧитать онлайн книгу.
нижняя губа. Честно говоря, я не мог понять, осознал или нет пацан, какую глупость едва не совершил.
Любая детская шалость, глупость почти всегда начинается с игры, потому что никто и никогда не объясняет детям, что смерть – это не шутки. Отчего-то мы старательно скрываем факт человеческой смертности, уверяем, что родственники уехали или ушли в лучший мир, оставляя в детское сознание факт иллюзии жизни. И детское бесстрашие ведёт к экспериментам, которые порой оборачиваются страшными последствиями.
Игрушечные ножи, пистолеты, автоматы не воспринимаются орудием убийства, наверное, поэтому и настоящий маленький ножик показался Ваньке вполне себе хорошим способом противостоять взрослому парню, эдаким угрожающим подспорьем, уравнивающим шансы в драке. Уверен, ему и в голову не пришло, что любая драка с орудием всегда приводит к убийству.
Но кто думает о таком в детском возрасте? Любое действие всего лишь игра. А взрослые не объясняют, считая, что и так всё должно быть понятно, пока не становится слишком поздно. Мальчишка берёт отцовский нож или ружьё, или пистолет и выносит во двор похвастаться сверстникам, наказать обидчиков. Убивать он не хочет, только напугать, но ружьё из первого акта всегда выстреливает в последнем.
Все эти мысли промелькнули в моей голове, пока Рыжов старший, из последних сил сдерживая гнев, сжимал в кулаке угрожающе покачивающийся ремень и отчитывал младшего брата. Видно было, каких усилий стоит Фёдору прямо здесь и сейчас не сорваться и не отлупить сглупившего Ваньку на глазах у всех.
Пацанёнок же, преданно глядя на старшего, крепко сжимал в руках две бутылки, и покаянно молчал, всем своим видом выражая глубокое раскаянье. И очень хотелось верить в то, что вместе с раскаяньем в детской голове рождалось осознание. Но это неточно.
Я прекрасно помнил себя, когда отец или мама ругали меня, с моей точки зрения, несправедливо. Стоишь себе такой, о своём думаешь, главное, сильно в собственные мысли не углубляться, чтобы не спалиться перед родителями, иначе разговор по душам может затянуться.
В разговор братьев, точнее, в монолог Фёдора, я не встревал, старался не отсвечивать, чтобы ещё больше не смущать малого.
Ванька сначала пытался объясниться, но чем больше распалялся старший брат, тем печальнее и молчаливей становился младший.
– Погоди, я ещё Оксане скажу! – Фёдор потряс ремнём, и мальчишка не выдержал:
– Федя, не на-а-адо! – всхлипнул несчастный.
– Думать надо было головой, а не задницей! – рявкнул Рыжов-старший. – Извиняйся перед Алексеем и домой. Ты у меня до конца лета из дома больше не выйдешь, понял?
– Понял, – обречённо кивнул Иван, поднимая на меня зарёванное лицо. – Из-з-вините, я не хотел…
– Принято, – кивнул я и протянул Ване ладонь. – Мир?
Рыжов-младший сначала покосился на брата и только после этого, осторожно поставив на деревянный настил бутылки и обтерев ладошку о шорты, робко подал свою руку.
Я осторожно, но крепко пожал детские пальцы, улыбнулся и подмигнул