Центральная Азия: От века империй до наших дней. Адиб ХалидЧитать онлайн книгу.
подвергать сомнениям нарратив, связанный с «дружбой народов», однако российская общественность оказалась менее восприимчива к этим изменениям. Сегодня в России царскую империю вспоминают с ностальгией и гордостью, однако ничего и слышать не желают о колониях и завоеваниях[3]. Таким образом, представления советской эпохи сформировали в России постсоветскую амнезию относительно сути российского империализма.
Китай – совсем другое дело. Начиная с поздней эпохи Цин все китайские правительства, независимо от идеологической направленности, утверждали, что Китай – это не империя, а неделимое национальное государство с нерушимыми границами. Цинский Китай как государство потерпел крах в 1912 году и превратился в республику, которая еще сильнее продвигала представления о единстве Китая. Сегодня КНР утверждает, что Китай в его нынешних границах – апофеоз китайского национального государства, которое на протяжении всей истории существует как единая нация. Это означает, согласно официальному заявлению Государственного совета республики, что Синьцзян «со времен династии Хань (206 г. до н. э. – 24 г. н. э.)… является неотъемлемой частью единого многонационального китайского государства»{1}. По этой логике Синьцзян вообще не является частью Центральной Азии, а входит в так называемый Западный край (Сиюй) трансисторического китайского национального государства. Этот бескомпромиссный и телеологический взгляд на Китай и его отношения с Синьцзяном лежит в основе конфликта в Синьцзяне, в момент написания этой книги перешедшего в критическую стадию: миллионы уйгуров арестовывают во внесудебном порядке за недостаточную лояльность к китайцам. В этой книге мы взглянем на Китай с точки зрения жителей Центральной Азии, что позволит нам по-другому его понять. Тот Китай, к которому апеллирует китайское правительство, – представление о государстве в духе ХХ века, превращающее сложную историю многочисленных династий, многие из которых произошли от народов Внутренней Азии, в цельный нарратив о якобы всегда существовавшей и вечно единой стране под названием Китай. Эта телеология плохо согласуется с историческими данными, в которых предостаточно разрывов и нестыковок. Пожалуй, Китай можно было бы приравнять не к цельному государству, а к политической или культурной традиции, однако даже в этом случае непрерывность его истории вызывает сомнения. Каждая новая династия приветствовала перемены и подчеркивала, чем отличается от предыдущих, так что ни о какой преемственности речи не шло. Эта традиция была чужда жителям территорий за пределами центральных равнин материкового Китая (нейди). Еще важнее для наших целей то, что разные династические государства сильно различались по территориальной протяженности, и лишь немногие из них контролировали всю территорию материкового Китая, не говоря уже о всей территории современной КНР.
Здесь автор несколько сгущает краски. Дискуссии о природе власти Российской империи, особенностях вхождения центральноазиатских регионов в ее состав, а также об отличиях России от других империй того времени активно шли на протяжении всего постсоветского периода.
Information Office of the State Council, "History and Development of Xinjiang," May 26, 2003, http://en.people.cn/200305/26/eng20030526117240.shtml. Еще более убедительно тот же аргумент повторяется в другом официальном документе, опубликованном Государственным советом в июле 2019 года, согласно которому различные «этнические культуры» Синьцзяна составляют «часть китайской культуры» и не могут существовать независимо (Information Office of the State Council, "Historical Matters Concerning Xinjiang," July 22, 2019, http://english.scio.gov.cn/2019-07/22/content_75017992_6.htm).