Государи Московские. Ветер времени. Отречение. Дмитрий БалашовЧитать онлайн книгу.
много у вас серебра? – усмехаясь, продолжил Сулейман.
– А почитай все и растратили! – возразил Станята. – Накупили икон, а ныне и домой ехать не на чем!
– Домой, это в Константинополь? – уточнил Сулейман.
– Ага! – Станята неотрывно глядел в голубые беспощадные глаза Урханова сына, чуя нутром, что эдак-то лучше. – Набольший наш, митрополит русский, тамо сейчас, ставиться приехал!
Сулейман раздул ноздри:
– А ежели я прикажу обыскать вас обоих и обнаружу золото? Греки так изолгались, что их приходится нынче поджаривать на огне, чтобы из них закапало наконец золото!
Воины дружно расхохотались шутке своего повелителя, и Станяте стало муторно, а у дьякона так и вовсе повело в глазах.
– Твои воины уже обыскали нас! – ответил Станята.
Сулейман расхохотался, довольный.
– А ты молодец, – примолвил он, – не трусишь! – И, согнав улыбку с лица, выговорил важно: – Передайте вашему большому попу, пусть он скажет самому Кантакузину, что десять тысяч иперперов за Чимпе мне теперь мало! Я хочу получить в придачу всю Фракию! Видел ты это, русич?! – продолжал он с сумасшедшим блеском в глазах. – Стены города пали, греки бегут, а мы наступаем! Ваши боги мертвы! Велик Аллах!
Воины дружно подхватили мусульманский клич. Сулейман натянул повод, отстранился, подумал и примолвил, взмахнувши рукой:
– Дайте этим русичам осла, пусть увозят свои иконы, и мой фирман, чтобы их не раздели дорогою!
Ослов, потерявших хозяев, растерянно бродивших по захваченному городу, было много. Им тут же подвели одного из них.
Получив грамоту, весь переполненный радостью (пока писец, не слезая с седла, готовил фирман, он все показывал турку на пальцах: трое, мол, нас, трое!), Станята, ухватив осла за повод и дьякона под руку, повлек обоих к разрушенному дому, где отец Василий терпеливо и безнадежно сожидал или возвращения спутников, или какого иного последнего конца.
С фирманом за пазухою стало можно жить. Разделив натрое остатнее серебро и завернув в онучи, они начали собирать уцелевшие иконы, укутывая их в любое попадавшее под руку тряпье, и увязывать вервием. Икон и книг набралось неожиданно много, и осел едва не зашатался под тяжкою ношей.
– Не сдюжит! Повозку нать каку-нито! – произнес, опомнившись, дьякон.
С повозкою (нашлась одна с отвалившимся колесом) провозились до вечера. Руки, однако, были привешены как надо что у Станяты, что у Ноздри, и к вечеру возрожденная повозка уже стояла, доверху нагруженная и готовая к походу. Только тут все трое почуяли, что надо немедленно поесть, и принялись рыскать по клетям. Нашли сыр, сухари, овощи, прихватили корчагу вина.
Раз пять к ним во двор заезжали турки, смотрели фирман и, пожимая плечами, поворачивали и пускали вскачь. Читать из них, по-видимому, никто не умел, но печать Сулеймана действовала безотказно.
…Только к исходу ночи путники, сбившие в кровь ноги, серые от устали и дорожной пыли, догнали отступающее греческое войско.
В ночи раздавались стоны и плач, скрипели на разные голоса