Дитя леса. Екатерина Михайловна ШрейберЧитать онлайн книгу.
худые блондинки, изящные и горделивые, как фарфоровые статуэтки, – увидев их, я задохнулась от красоты, но проработав несколько дней, поняла, что всё не то, чем кажется. Стоило клиентам выйти за порог, девушки скидывали с лиц улыбки и превращались в злобных горгулий. Уходили в подсобку, усаживались друг напротив друга, доставали какие-то пластиковые трубочки и начинали втягивать из них дым, а потом выпускать его в воздух, пухло округлив блестящие губы. Разговаривали громко, грубо, часто об одном и том же: мужчинах, деньгах, вечеринках, диетах. Многие слова были матерными, а смех – невесёлым. Я в их беседах не участвовала. Стоило заглянуть в подсобку, как они замолкали.
С Инессой мы виделись редко, в основном, по утрам или вечерам. Я её побаивалась и, запомнив наказ не попадаться на глаза, старалась ему следовать. Кроме этого, я не чувствовала с её стороны ни малейшего лучика тепла или доброты, лишь безразличие с проблесками болезненного интереса, который, впрочем, быстро угасал.
С родителями мы ужинали вместе, сидя за столом у окна, через которое виднелись кусты малины и сразу, без просвета, стена соснового бора. Во время таких посиделок шли разговоры о простых вещах: погоде, урожае, улове. Когда отец бывал в хорошем настроении, он вспоминал истории из армии или начинал философствовать о том, как устроен мир. Его лицо с глубоко посаженными глазами, вертикальными морщинами по обе стороны рта и заросшим седой щетиной квадратным подбородком постепенно смягчалось и становилось почти красивым. В такие моменты я была особенно счастлива и мне казалось, что нет на свете места лучше, чем наша бревенчатая хижина и лес вокруг.
О доме я вспоминала лишь перед сном. Всё остальное время мне было некогда: новые впечатления переполняли, и я подолгу не могла заснуть, ворочаясь на диване. Ещё одна вещь, к которой пришлось привыкнуть здесь: невозможность быстро нырнуть в сон.
В пятницу вечером я вернулась домой после восьми, и уже во дворе услышала доносящуюся из открытых окон музыку. Накрыло дежавю. Молочные сумерки, жёлтые прямоугольники окон, тёмно-серый асфальт. Вдруг показалось, что я снова замнусь у двери, не зная, как работает домофон, и встречу Егора, который заглянет в глаза лукавым взглядом и улыбнётся так, что в груди станет тепло, а потом ловко распахнёт передо мной врата то ли в рай, то ли в ад. Это было совсем недавно, но как коварна память – казалось, с того момента прошла вечность.
Я поздоровалась с Марией Никитичной, сидящей у подъезда, той самой старушкой, которая рассказала мне о смерти бабушки и дедушки. Она перестала подозрительно коситься в мою сторону и после нескольких бесед воспылала участием и слезливой жалостью, даже подкармливала пирожками, приговаривая: «Худенькая ты больно, тебе сальца бы нарастить». Я же просто улыбалась, справлялась о её самочувствии и охотно кивала в ответ на жалобы и причитания.
Когда Инесса устраивала вечеринки, квартира не запиралась. Гости – абсолютно разные, непонятно как связанные между собой люди – приходили и уходили в любое время до