Рерих. Таинственная Россия в творчестве великого художника. Анна МарианисЧитать онлайн книгу.
«Утру богатырства Киевского» и «Вечеру богатырства Киевского», «В греках», а также навеянная оперой Римского-Корсакова работа «Садко у морского царя».
А. И. Куинджи (1841–1910 гг.).
Портрет работы В. М. Васнецова
В том же году, по окончании натурного класса Академии художеств, перед Рерихом встал вопрос: в чью мастерскую перейти, к Репину или к Куинджи? «Труден был выбор между Репиным и Куинджи не только потому, что один был жанристом, а другой пейзажистом, но по самому характеру этих мастеров»[30], – отмечал впоследствии Николай Константинович.
«Иван Царевич наезжает на убогую избушку». 1894 г. (Не сохранилась)
Он сделал выбор в пользу Куинджи и в будущем ни разу не пожалел. Мудрые советы и афористичные высказывания наставника не раз вспоминались молодому художнику в трудных жизненных ситуациях. «Стал Архип Иванович учителем не только живописи, но и всей жизни[31], – писал Рерих. – “Философия жизни” Куинджи и его взгляды относительно того, каким должен быть художник, были просты, довольно суровы, но всегда справедливы: “Хоть в тюрьму посади, а все же художник художником станет”, – говаривал мой учитель Куинджи. Но зато он же восклицал: “Если вас под стеклянным колпаком держать нужно, то и пропадайте скорей! Жизнь в недотрогах не нуждается!” Он-то понимал значение жизненной битвы, борьбы Света со тьмою»[32].
В университете юноша не только слушал лекции на историческом факультете и сдавал экзамены на юридическом. Он еще и продолжал занятия любимым делом – археологией. Разрешение на проведение самостоятельных раскопок Николай получил еще будучи гимназистом, в 1892 году.
С 1892 года сначала гимназист, а затем студент Рерих проводил раскопки в Петербургской, Псковской, Новгородской, Ярославской, Тверской, Смоленской областях, составив при этом весьма солидную коллекцию найденных им находок. Позднее он вместе с князем Путятиным занимался теми же работами на Валдае.
Уже в зрелые годы художник свидетельствовал: «Ничто и никаким способом не приблизит так к ощущению древнего мира, как собственноручная раскопка и прикасание, именно первое непосредственное касание к предмету большой древности. Никакое книжное изучение, никакие воспроизведения не дадут ту благодетельно зажигающую искру, которая зарождается от первых непосредственных прикасаний. Это не сентиментальность, не самоубеждение, ибо живет очарование старинных предметов, украшенных и замечательных в форме и соотношениях. Когда же предметы эти особенно близки с теми историческими обликами, которые как-то самосильно вошли и поселились в сознании, тогда все становится еще ближе и неотрывно убедительнее. <…>
Много очарования было в непосредственном прикосновении к предметам большой древности. Много непередаваемой словами прелести заключалось в бронзовых позеленелых браслетах, фибулах, перстнях, в заржавелых мечах и боевых топорах, полных трепета веков давних. Около курганов сплетались старинные легенды. Ночью