Женечка. Ирина АлексееваЧитать онлайн книгу.
не овладел. А вы в гимназии учили? Учили ведь. Прочтите мне… Нет, не «…нищенку». Про балкон. Помните?
«Я хочу вас поцеловать». Пройти четыре шага, склониться и – быстро, в губы. А потом сбежать и напиться. Но Сандра помнила стих почившего сифилитика, что мертвецкой насмешкой связал их с Творцом. А потому неспешно и горько начала:
– Mère des souvenirs, maîtresse des maîtress,
Ô toi, tous mes plaisirs! ô toi, tous mes devoirs![5]
Плыл поздний ноябрьский рассвет.
2.3. Фиса
Фиса убегала. Позади остались оплавленные свечи в загадочном гишпанском подсвечнике в виде двух разрисованных чаш, небрежно белела расхристанная овальная кровать с пышными кисточками кисейного балдахина, чёрная, с золотым отливом и кофейными подпалинами чашка из севрского сервиза была забыта на чайном столике.
Фиса торопилась. Нервно цеплялись крючки платья, витал по комнате тёплый лиловый шёлк, звенели тревожную мелодию экстравагантные африканские серьги, подаренные каким-то чудаком из мужниных друзей. Под ногами путались меховые и дурашливые коты, раздутые, как бочки.
– Пижон, прекрати, – ноющим голосом проговорила Фиса, отгоняя от себя пепельного перса, опасно занёсшего лапу над её кремовыми чулочками. – А ты, Барон, не смотри на меня глазищами своими наглыми, жадная я сегодня, конфетку не дам.
Разделавшись наконец с крючками, Фиса удовлетворённо опустилась на пуф перед резным трельяжем, что пах мускатными духами. Тэк-с, посмотрим… Нежнейшая пуховка, ах, прелесть… Золотилась пудра, снегом кружась по комнате и осыпаясь на густой ворс ковра. Изогнулась тонкая палочка с сурьмой, стрельчатые узоры легли на припухшие после сна веки.
– В Боливии, в Боливии росли у дона лилии, – карминовые губы запели ресторанную песенку; манерно, как будто в шутку, Фиса повысила голос до кукольного.
Сегодня был значимый день, Фиса Сергевна Горецкая собиралась почтить своим визитом меблированные комнаты отпетой драни Квятковского. Что предпочитает негодный пан – туберозу или восточное эфирное масло? Фиса тихо усмехнулась, затем поправила складки блестящего тюрбана, застегнула на шее чудную бархотку. Из всех подарков мужа этот сапфир был любимым – источающий томный синий свет, он как нельзя лучше подходил настроению хозяйки. Фиса ещё немного полюбовалась своему отражению, хлопнула в ладоши, накинула на плечи трепетную газовую шаль и, вздёрнув нос, выпорхнула из комнаты.
У столовой уже хлопотала раскрасневшаяся горничная Дарья, успевшая посадить на белый накрахмаленный фартук сальную кляксу. Дарья была архаичным призраком Горецкой квартиры, едва отучившаяся называть хозяйку «матушкой», она за свою расторопность не разделила участь прочей уволенной дворни: кухарки с коровьими глазами и сентиментального бородача-истопника. Алексею Фёдоровичу, Фисиному мужу, до слёз было жалко расставаться с нянчившей его когда-то челядью, но Фиса категоричным тоном настояла на своём. Уцелевшая Дарья с тех пор драила комнаты от потолка до пола, стряпала и топила камины – почти что идеальная горничная по европейским меркам. Тишайшая донельзя,