Журнал «Рассказы». Окна погаснут. Даша БерегЧитать онлайн книгу.
стояло штук пятнадцать искореженных автомобилей и шесть вполне исправных. Бензин в них кончился – надо было искать новый, ездить никуда пока не приходилось, и Макс пошел пешком. Через выжженный полигон к вышкам охраны и дальше, через двойной забор.
А за забором простиралось то, что по телевизору называли Пустошью – остатки пригорода. От застройки, выросшей вокруг оборонного предприятия и секретной лаборатории при нем, остались полуразрушенные здания с выбитыми окнами и черными от копоти стенами, кучи обломков, вывороченный наизнанку асфальт. И несколько ссохшихся трупов. От самого́ города в отдалении и вовсе осталась воронка. И трупов никаких там не было – взрыв своих покойников забрал с собой, буквально расщепил их на атомы.
Да, ядерная война была страшна. Но, пожалуй, не так страшна, как писали фантасты. Около полусотни городов по всему миру превратились в руины. Стало холоднее, на улице и вправду была зима. Летом. Хотя и не шибко лютая – минус пять и редкий снежок. Во всех крупных городах удары были отражены. Поговаривали, например, что в Москве вообще помнят разве что световую вспышку. Несколько десятков человек ослепли, но в целом там живут как раньше. Чуть беднее, чуть скромнее, но это мелочи.
Крупные очаги радиоактивного заражения окрестили Пустошами, всего их появилось пять по миру. И правительства, враждующие вчера, сегодня уже подписывали пакт о совместном контроле за такими очагами. Это, конечно, были огромные площади. Макс оказался посреди Пустоши, простиравшейся от Хабаровска до самого Урала. Непосредственно взрывы разрушили лишь четырнадцать городов, остальную территорию накрыло радиационным облаком. Его как-то контролировали, не давали идти дальше, на «живые» земли, – Макс в этом не разбирался.
Через неделю после того, как долбануло, восстановилось телевещание. Там обыкновенные люди в пиджаках демонстрировали обычную жизнь и рассказывали про мирные соглашения, про совместные действия. Кто-то без зазрения совести признавался, сколько заработал на произошедшем. Кто-то доказывал, что это принесло пользу. И не важно стало, кто ударил первым. И не важно стало, кто чьи интересы защищал.
Макс отыскал закуток между двумя разрушенными зданиями – там он после войны обустроил импровизированное кладбище. Там земля хорошо шла. И было-то всего три могилы.
На одной стояла деревянная табличка из горелого обломка с надписью «Лим Чэнь». Дата смерти – через месяц после бомбардировки.
Накатило что-то на Макса, нахлынуло – стащил он с головы защитный шлем, сел на каменный обломок возле могилы и затянулся – очень уж курить захотел. Да, Лим тогда совсем раскис, после взрыва. На родину хотел. Макс не такой был – очень быстро принялся строить, чинить, латать, создавать рай на земле вокруг сына, и весь рай-то – просто как прежде, ничего больше. Как прежде, солнце за окном, как прежде, люди во дворе, хоть и на голограмме. Живучесть. Непробиваемая и тупая живучесть Макса, проявившаяся в детстве, заставила его работать и цепляться за осколки старого мира.
– Лучевую болезнь захотел?
Макс обернулся.
– А… ты уж и сюда