Быть русским. Константин КрыловЧитать онлайн книгу.
стало понятнее, о чём речь, приведу пару примеров. В славный период «парада суверенитетов» (когда по всему бывшему Союзу шли русские погромы) можно было столкнуться с такими вот коллизиями. Когда наступает время «решать русский вопрос», какой-нибудь «местный» потихоньку говорит своему хорошему русскому другу: «Дарагой, уезжай, скоро уезжай, дэнэг тэбэ дам, да, толька уезжай. Завтра ваших бит будут, убит могут. Уезжай». Но если русский всё-таки не уедет, этот самый местный друг мог прийти вместе с толпой погромщиков, и убить этого русского – вместе со всеми. Нет, он не плохой. Ему будет жалко своего русского друга. Но против своих он не пойдёт, что бы они не делали. Он, может быть, даже осудит своих соплеменников – но в душе. Потому что это его соплеменники.
Не надо думать, что так ведут себя только «дикари». Когда, скажем, эмансипированные американские евреи, кряхтя и скупясь, выплачивают сионистским эмиссарам немаленькие деньги «на государство Израиль», им это, может, совсем не нравится. Но тот, кто откажется давать денежку на святое, поимеет неприятности со стороны всего еврейского сообщества – а это бесконечно важнее всякой «экономии средств». Торг здесь неуместен.
Точно так же, культурные и вежливые японцы, или весёлые разбитные американцы, поддерживают внутри своих сообществ соответствующую дисциплину. Да, есть вопросы, по поводу которых допустима «вражда и конкуренция», более того, она даже поощряется. Однако, вера в «великую Японию», или «Америку Намба Ван Форева», вбивается в голову с малолетства, причём «не лаской, так таской». Никто не убеждает детишек, что их страна и их народ – самые лучшие. Нет, им просто демонстрируют, что всякий, кто говорит что-то другое, немедленно получит в глаз, а если будет настаивать – станет изгоем и парией.
Тут-то и кроется разгадка. Успешные нации едины не потому, что преисполнены духом взаимного любования. А потому, что там каждый боится «своих» больше, чем «чужих». Это приводит к тому, что внутри сообщества (и, шире, нации в целом) имеет место быть жёсткая внутренняя дисциплина. Каждый знает, за что «свои» его одобрят, а за что – осудят и накажут. Более того, наказывают не только за отступничество, но и за недостаточное усердие. Бьют своих, чтобы чужие боялись. И чужие – боятся. А что же русские? Увы, ничего похожего.
Конечно, так было не всегда (иначе бы наш народ не дожил до нынешнего века). В старые времена – скажем, ещё в позапрошлом столетии – в хорошей русской семье (скажем, крестьянской или купеческой) расшалившийся отпрыск, позволивший себе сказать что-либо дурное про Веру, Царя или Отечество, был бы немедленно и пребольно наказан, а при настаивании – общее гнушание: таким людишкам плевали вслед, и уж, во всяком случае, не держали в общении. Однако за два века мы этому разучились. Попросту говоря, мы распустились, и распущенность привела нас к неуважению себя, и пресмыкательству перед чужими. Кто не боится своих, будет бояться чужих. И, увы, уже боимся.
Теперь, наконец, можно и спросить, откуда такая напасть.