Акимка непутёвый. Александр Николаевич ЛекомцевЧитать онлайн книгу.
Сдал он главного разбойника прямо отцу в руки и про того, что к днищу телеги привязанный. Тоже не позабыл
Восьмую часть добра разбойничьего главный воевода Невзглядовым отписал. По-справедливости, да крепко поиздержались они. Акимку саблей дорогой наградили, в казаки зачислили и тоже, как его тятю, сотником сделали. Что касается Антона Весёлого – одно можно сказать, дуракам закон не писан. Умным себя посчитал, да промахнулся.
Если кто-то считает, что атамана разбойничьего в острожью тюрьму посадили, так он ошибается. Не дело это всяких бандитов на харчах народных держать. Всё ладно да просто получилось. Повесили его принародно. Да и не только его, а многих из тех, которых после и поймали. Иначе ведь нигде и никогда не было. Да и не будет. В России никак живём. Не за себя, так за потомков своих постоим.
Один – два раза дашь себя в обиду, так недруги и посчитают, что над тобой зло всегда творить можно. Причём, безнаказанно. Но такого быть не может. На Руси ведь живём, а не где-нибудь.
Несравненная Кая
В давние времена, когда ещё звери и птицы понимали человеческую речь, жил на берегу Иркута в небольшом бурятском улусе-селении старый тофалар по имени Чочу. Имя это значит «точило». А носил его карагас (так давным-давно называли людей этой национальности) с тех лет, как помнил себя. Получается, что почти с рождения.
День-деньской он тем и занимался, что точил ножи, топоры, косы и наконечники стрел. Дело своё исполнял исправно. Довольны были его работой в улусе. Нож, что заточил мастер, легко расщеплял чурку, а стрела пробивала семь бычьих шкур. А любым топором после стараний мастера можно было бриться. Тем и кормился Чочу. И всегда на завтрак у него был свежий кумыс – кобылье молоко, на обед – похлёбка с мясом, на ужин – сдобная лепёшка.
Всё это старик делил с внучкой. Была она самой красивой в улусе. И почти всё, что зарабатывал своим нелёгким трудом Чочу, уходило на её наряды и украшения. Они делали её ещё краше. Имя Кая, что с тюркского языка переводится на русский, как «скала», как нельзя подходило к ней. Холодной была её красота, и сердце твёрдое, что камень. На всех она смотрела свысока.
Несравненная Кая. Так её называли в улусе. Тонкие брови, подобные двум бурятским лукам, ресницы – густая кедровая хвоя, глаза – большие ягодины-черничины, а губы, будто крылья бабочки-крапивницы…
– Почему ты при встрече, Кая, никогда не поклонишься нам? – спрашивали её старики. – Только киваешь. Или старость и мудрость не уважаешь?
Ничего не отвечает Кая, лишь плечами округлыми поводит, хмурится. Никому кланяться не желает.
Не радовало старого Чочу такое поведение внучки. Людям стыдно в глаза смотреть.
– За что гневишь, уважаемых? – вздыхал Чочу. – Они ведь ничего плохого нам не сделали. С людьми по-людски надо.
– Каждый волен жить так, как ему хочется, дедушка, – отвечала Кая.– Они ведь мне тоже никогда не кланяются.
– Ох, не ладно это, Кая, – обижался карагас. – Я ведь знаю, что сердце у тебя доброе, внучка. Зачем ты от людей скрываешь