Ангелов не выбирают. Галина БарышниковаЧитать онлайн книгу.
человек, которого врачи собрали по кусочкам.
– Что? Как вы себя чувствуете? – Маша наклонилась к самому лицу пациента. От него пахло бинтами и мазями. И почему-то грозовым озоновым небом. Глаза в глаза: из-под косматых бровей – в разлет над туманными озерами. Ей показалось, что она в сторожке старого егеря. Ему… что показалось ему?
– Где?.. – прошептал больной.
– Вы здесь, в клинике герра Хофмана.
– Кто?.. – из последних сил вслух произнес очнувшийся. А Маша услышала, что в этом человеке есть характер и он будет жить.
– Не волнуйтесь, все будет хорошо. Утром придет врач. Хотите воды? Уже можно.
И она напоила его с ложечки. Нет, точно дитя, – подумалось ей.
Неделей позже, когда Александра Павловича разбинтовали и побрили – она с интересом рассматривала его лицо и дивилась тому, какой у него волевой подбородок: «Вперед, штурмуем жизнь!»
«Да это мой брат! – решила она, перехватив свое отражение в зеркале. Ее это даже развеселило. – Мой брат! Да, просто брат. Ведь если посмотреть очень-очень свысока: все люди – братья».
Потом она увидела на его груди маленький серебряный крест: нет, не просто брат, а брат во Христе, – она погладила тонким пальцем свой нательный крестик, – вот бы в церковку сходить! Но в Мюнхене она не знала православных храмов. Только одни костелы. Как жаль!
Были, конечно, красивейшие здания, например, Новая Ратуша, расположенная в самом центре Старого города, на площади Мариенплац. Маша любовалась фасадом здания фюреров, мифологическими персонажами, множеством водостоков в виде сказочных существ. На башне Новой Ратуши находится одна из главных достопримечательностей баварской столицы – знаменитые часы с боем. Они бьют ровно в 11 часов утра, а с мая по октябрь еще и в полдень, и в 17 часов. Как она любила этот бой. И еще самый известный символ Мюнхена – собор Фрауенкирхе, необычные купола которого были воздвигнуты в XVI веке.
Но ей сейчас хотелось другого: посидеть в полумраке маленькой церквушки в Москве на Обыденском переулке, зажечь свечечку от лампадки, поставить ее Николаю Угоднику. Папа любил. Он всегда ходил по праздникам в «свою церквушку» и свечи ставил Николаю и к иконе «Нечаянной Радости». И ей, Маше, рассказывал о разбойнике с этой иконы: «Это ведь мы… понимаешь? Человек – он всегда разбойник. А ему Нечаянную Радость Господь каждый раз подает. И всю жизнь мы смиряем своего разбойника, чтобы, может быть, по милости Божьей взойти с ним на Крест, понимаешь?» Но Маша тогда ничего не понимала, она просто любила отцовские истории…
И сейчас она, закрыв глаза, сидела в парке Хофгартен. Как хорошо: центр города, а тихо. Маша глубоко вдохнула: рядом безудержно цвела сирень. Была середина мая. Взять бы сейчас своего папку под руку да у Нечаянной Радости отмолить «своего разбойника»… и не только «своего». Маша вдруг вспомнила своего «братца-разбойника», перепеленатого Романцева, и улыбнулась. И его бы отмолить…
Вдруг рядом кто-то присел. Маша быстро открыла глаза: ого, кажется, священник! В черной одежде, молодой,