Дом в Мансуровском. Мария МетлицкаяЧитать онлайн книгу.
вторая девочка. Маша, Маруся. Тихая, беленькая, нежная, копия матери. Профессор от девочки не отходил.
Маруся исправно ела, спала по ночам, пошла после года, заговорила к двум и на гения была непохожа – обычный ребенок. Обычный, зато утешение. А ласковая – обнимет ручками за шею и что-то там напевает, укачивает. Боялись, что Юлька, с ее-то характером, станет ревновать к сестре. Но, как ни странно, Юлька Марусю спокойно приняла и даже стала о ней заботиться – бегала проверять, спит ли, пугалась, если сестричка хныкала, а уж если та заболевала, тут же начинала требовать врача.
В июне Юльку сдали бабушке с дедушкой. Стали спать по ночам, нежно любить друг друга, гулять по Москве, сидеть на лавочке, бродить по набережной.
Тополиный пух залетал в распахнутые окна и, медленно и осторожно кружа, приземлялся на старом паркете.
Маруся играла в манеже, а молодые родители пили болгарское сухое вино. Красота!
То лето в Москве было жарким.
Вечерами, когда спадала жара и становилось легче дышать, выходили на прогулку. Маруся засыпала тут же, а они, устав от долгой ходьбы, садились на лавочку, и Катенька клала голову на мужнино плечо.
Это было счастливое лето. В августе у профессора намечался отпуск. Ах, как хотелось куда-то поехать, хоть куда – все равно! Решили на Волгу, в пансионат. С Маруськой не страшно – не дочка, а ангел. Но ехать без старшей неловко и неправильно, переживала молодая мать.
– Хотя, Сашенька, – вздыхала она, – если честно, я Юльку боюсь.
Катя не проснулась в день отъезда. Уже канючила спокойная Маруся, требуя чистых трусишек и утренней каши, но никто на нее не реагировал. Счастливый от предвкушения отпуска отец спал крепко и сладко. Когда же он открыл глаза, то очень удивился – его любимая еще в постели! Тактичная младшая дочь, требуя завтрака, в голос орала, а Катенька все спала. Он осторожно потряс ее за плечо, она не реагировала.
«Наверное, вчерашнее вино», – подумал профессор и потряс Катю сильнее. Она не реагировала. Он развернул ее к себе и все понял.
Катя была мертва.
И тут профессор завыл. Страшно, по-волчьи, не думая о дочери, которая от испуга тут же замолчала.
Сколько он так просидел на краю кровати, где лежала его мертвая Катенька, – час, два, три? И вдруг очнулся – дочка! Измученная и заплаканная, опухшая и красная, сто раз описанная и обкаканная, Маруся спала.
Он схватил ее, прижал к себе, снова завыл.
Разбуженная Маруся разоралась.
Потом он неловко мыл ее, менял одежду, дрожащими руками дал пару сухарей и стакан молока и сел рядом, в ее комнате, не решаясь войти в спальню, где лежала жена.
Вскрытие показало оторвавшийся тромб.
Профессор плохо понимал, что происходит. А точнее, не понимал вовсе. Но в голове стучало: «Надо заняться похоронами. Надо позвонить теще. Надо позвонить еще кому-то. Надо все организовать. Но как?» Как он хоронил своих родителей? Он не помнил. Он вообще ничего не помнил.
Девочки! Надо пристроить девочек! Что там бывает – няня, помощница? Но где ее взять?
Сообразил