Зеленые тетради. Записные книжки 1950–1990-х. Леонид ЗоринЧитать онлайн книгу.
Его обличает и разоблачает человек, приехавший из Рязани с добротной фамилией Стародубов. Все то же – развратная, вольнодумная, низкопоклонная столица и благонамеренная периферия, надежная, честная, домотканая.
Умер поэт Сесар Арконада, бежавший из франкистской Испании. В Союзе писателей, в душной комнате, отданной секции переводчиков, не то председатель, не то заместитель, изнемогая от жары, терпеливо-устало басит в трубку:
– Милая, я приеду попозже… Не знаю точно… В шесть или в семь. Тут Арконада умер, испанец, надо соорудить некроложец. Ну, жди меня… Нет, они не на даче… Так случилось… Не ворчи, моя прелесть, ты же знаешь мои обстоятельства.
…Так он и не вернулся на родину. Более чем за четверть века многое в памяти уже стерлось. Резче всего в ней отпечатались цветные картинки детской поры. Летняя предвечерняя улочка в маленьком андалузском городе. Гранатовый раскаленный закат. Соседки, перебивая друг друга, рассказывают разные разности. Выходит молодой человек – предмет мальчишеского поклонения. Набриолиненые волосы источают благоухание. Не замечая восторженных глаз вдруг замершего мальчугана, он взглядывает на циферблат, шумно здоровается с женщинами. Насвистывая сладкий мотивчик, быстро скрывается за углом.
Написать бы пьесу о бунте диктора – довели до взрыва все эти тексты, отдающие мертвечиной. И каждый день – все то же и то же.
Необходимо написать о своей младости на Петровском бульваре, в тесной запроходной комнатушке, снятой по приезде в Москву. Сначала я был нищ, почти наг (при этом не только по ночам), потом неожиданно разбогател – пошла «Молодость» в Малом театре. Весь доход я спустил в течение года, хотя он по тем временам был изрядным, благо было с кем – хоровод москвичек, помогавших мне в этом буйном транжирстве. И все это время, если подумать, я гарцевал на краешке бездны, в которую так легко мог рухнуть. Суров (был такой проходимец, впрочем, тогда весьма влиятельный) писал на меня донос за доносом, его подручные не отставали – все это выяснилось позднее. Вовсю громили космополитов, уже затевалось дело врачей, а я жил захватывающе бурно. Соседи были один к одному – первостепенные чудаки и колоритные персонажи. Без этой беспечности, без надежд, которых у меня было в избытке, без южной готовности к любви, вряд ли бы удалось уцелеть.
(Комментарий, сделанный в 1990-х: Сюжет – пляс над пропастью – тянет на драму, а я в 1974-м году написал элегическую комедию – не захотелось омрачать ретроиллюзий трагедийным звучанием. Спектакль играли десять сезонов, очень плавно он перетек в телеверсию и в этом качестве идет по сей день – у «Покровских ворот» судьба завидная. Всем свойственна острая потребность в просветленных воспоминаниях, и я неожиданно попал в сердцевинку. Еще одна весомая гирька для аргументов Антона Павловича. Впрочем, как знать – светлая память и «вечная память» ходят рядом. Недавно я проходил по Петровскому – в доме № 13 никто не живет, там не то институт, не то фирма. Мысленно я представил лестницу,