Огоньки (сборник). Александр МахнёвЧитать онлайн книгу.
паренёк Гриша Екельчик, обладавший незаурядными способностями в рисовании. Я долго просил его сделать с меня набросок. Гриша наконец согласился и сделал действительно только набросок, остальное я сам дорисовывал. Письмо было обычное, но в нём есть такая строчка: «Да, теперь-то, наверное, долго не увидимся, так как после этой школы пойдём в училище, потом армия и прочее…» Последнее слово, «прочее», звучало многозначительно, ведь был январь 1943 года, война находилась на самом пике, кто знал, что нас ждало впереди. Вот и отсылал я родителям и младшим братьям свой портрет на память.
Отец повесил рисунок на стену, и он так и провисел до конца войны и первые послевоенные годы, потом попал в отцов архив, затем уж ко мне.
Бумага пожелтела, на ней оставили следы мухи, рисунок выцвел, а вот память о том времени он оставил.
Вообще об этом периоде у меня самые яркие и добрые впечатления. Мы учились, служили, овладевали военной наукой, мы были уверены, что не за горами наше время, и мы поедем на фронт. Мы жили одним – мыслями о фронте. Только бы успеть. Память вновь, как лучик света, вырывает фрагмент того времени. Холодно и голодно, нет электрического света. Мы, десяток спецшкольников, расположившись кружком у топящейся печки, негромким стройным хором поём недавно пришедшую в нашу сибирскую глушь песню «Бьётся в тёмной печурке огонь».
Так и запомнил я – сгрудившиеся в полумраке у печурки ребята, будущие солдаты, отблеск огня на их лицах и трогающая за душу песня, соответствующая тому нашему настроению.
Март 1944-го. Я курсант Днепропетровского артиллерийского училища. Училище находилось в эвакуации в Томске.
Видимо, от постоянного холода и недоедания я заболел фурункулёзом и был направлен в гарнизонный госпиталь. Пролежав неделю, я поправился и в числе выздоравливающих уже направлялся на различные работы при госпитале.
И вот однажды дежурная сестра говорит, что ко мне приехала мать и ждёт встречи со мной.
Вот сейчас вспоминаю те далёкие дни и думаю: сколько же бюрократических преград воздвигнуто в нашей жизни, глупых и издевательских. Казалось бы, чего проще, коль приехала мать к больному сыну, пустите её, дайте встретиться с ним. Ан нет, не положено!
Но есть добрые люди, и вот старшая сестра, ради встречи с сыном, назначает меня на уборку снега с крыши сарая. Я лезу на сарай с лопатой, а мать стоит внизу на стороне улицы, вот так мы с ней встретились и разговаривали. Правда, на другой день она как-то прорвалась через проходную, и мы с ней встретились на территории госпиталя, но опять-таки на улице. А ведь март в Сибири отнюдь не весенний месяц.
Моя совершенно неграмотная и очень стеснительная мать приехала из Бердска в Томск, разыскала госпиталь, а в нём меня, для того чтобы встретиться, взглянуть на сынка, приободрить его. И встреча-то наша была вот такой несуразной и короткой по времени, но след она оставила в моей душе на всю жизнь.
Видимо, в одинаковой мере нам было жалко друг друга, матери меня,