И нет рабам рая. Григорий КановичЧитать онлайн книгу.
от нее отвернулись, уже и в костел не пускают, ступай в синагогу, кричат, а чужие смотрят косо, улыбаются при встрече, но он-то, Ешуа, знает, чего стоят эти улыбки, тусклые, как свечные огарки.
– Ты молодая, – утешил он ее.
– Гм, – хмыкнула в ответ Морта.
Когда-то она и впрямь была молодая. Но прошла ее молодость, покоробилась, поблекла от трактирного дыма, задубела от стирки белья, от мытья полов, от латанья их штанов и лапсердаков – будто новые не могут купить!
– Грехи молодых – не грехи, а добродетели, – улещивал ее Ешуа.
Теперь он уже боялся, что Морта передумает, откажется от своего намерения, пошлет их к черту, со свету сживет, если он не согласится креститься, но волнения его были напрасны.
– Поехали, – сказала однажды Морта.
– Куда? – опешил он.
– А куда у вас в таких случаях едут? В синагогу?
– К Ерухаму, – пробормотал Ешуа.
– А кто он такой? – насторожилась она.
– Мишкинский раввин.
– Поехали… Больше мочи нет. Для одних – не христианка, для других – не еврейка.
Ешуа заморгал глазами, на лбу вздулись вены, ноздри вдруг залепило пчелиным воском, он громко высморкался, раз, другой, и в этом судорожном сморкании, в этих жгутах, наполненных голубоватой, совсем не старческой кровью, перехвативших его лоб, Морта почувствовала и растерянность, и решимость.
– Надоело!.. Запрягай! – прошептала она и впервые в жизни обратилась к нему не как к хозяину, а как к мужу.
Он уловил перемену в ее голосе, в ее осанке и послушно отправился запрягать гнедую. Запрягал он ее как никогда долго, словно на самом деле готовился к свадьбе – подтянул подпругу, придирчиво осмотрел постромки и подковы, смазал жирным дегтем колеса, выстелил дно телеги трескучей соломой. Лошадь незлобиво ржала, тыкалась в него мордой, как бы торопя и благословляя. Все против нас, думал Ешуа, возясь с упряжью. Все, кроме нее, лошади… Только она все понимает. Скажешь ей: к ксендзу, повезет в костел, скажешь: к раввину, затрусит в Мишкине. Нет для нее ни сутаны, ни талеса. Для нее каждый либо погонщик, либо седок.
Кончив запрягать, Ешуа метнулся в дом и вынес оттуда большой, почти не ношенный, пропахший нафталином, платок покойницы Хавы, протянул его Морте и сказал:
– Без платка к Ерухаму нельзя.
– Мне пока можно, – отметила Морта. – А вдруг этот Ерухам выгонит нас?
– Не выгонит. Надень!
Морта напялила платок, потрогала его кисти, белые, мягкие, как завязь у вербы, и телега выкатила со двора.
Случалось Ешуа и раньше бывать у рабби Ерухама, но большей частью по пустякам.
Мишкинский раввин славился во всей округе своей ученостью и мудростью. Говорили, будто по уму ему нет равных в Жемайтии, а может, и во всем Северо-Западном крае. Если бы не глухота, не корпел бы Ерухам в этой дыре, а блистал бы, как бриллиант, где-нибудь в Ковно или в Вильно. Но глухота простительна только Господу, а не его слуге.
Был мишкинский раввин не только знатоком Священного