Сокрытые лица. Сальвадор ДалиЧитать онлайн книгу.
ткань платья такой холодной, что она даже подумала, не присела ли на что-то влажное.
«Бал Грансая» будет ее балом? Она вновь открыла глаза, сжала бедра и, вдруг вскочив на ноги, покружилась на месте в пылком движении вальса. А поскольку д’Анжервилль застыл на месте, будто приклеенный, и лишь едва заметное изумление просочилось сквозь его личину искушенности, Соланж повторила, завершив последний виток:
– Bonjour, tristesse – Bonsoir, tristesse [4], – а затем, метнув на прощанье улыбку, взбежала по лестнице в гостиную.
Месье Эдуар Кордье, потягивавший арманьяк и ставший свидетелем этой сцены, подошел к виконту Анжервиллю.
– Мой дорогой виконт, эпоха ускользает из рук, за пределы нашего понимания, но я ей привержен. То наши дамы того и гляди помрут невесть от чего прямо в наших объятьях, то они вдруг оживают и танцуют – то же верно и для политики. Вот только что мы были на грани драки, думали, будто слышим первые горны гражданской войны… А это, оказывается, лишь объявление бала. По правде сказать, одна из глубиннейших черт человеческого духа – чувство правого и левого – совершенно утеряна, наши современники ее спутали.
С растерянным беспокойством он глянул вниз, на свои сильные руки с растопыренными пальцами, и продолжил:
– Знаем ли мы сегодня, какая рука у нас правая, а какая левая? Нет, дорогой мой виконт, понятия не имеем! Когда я был молод, еще получалось оформить мнение о великих событиях согласно идеологии политической партии, к которой принадлежал. Ныне сие невозможно. Читаешь в газете какую-нибудь сенсационную, животрепещущую, значимую новость – и нипочем не знаешь, хороша она или скверна, пока знатоки из твоей политической партии не обмыслили ее и не решили за тебя. В противном случае серьезен риск выставить себя дураком и прийти в точности к тем же выводам, что и газета завтрашних наших злейших политических врагов.
Покуда длилось это разглагольствование, виконт Анжервилль постепенно вел месье Кордье к дверям у подножья лестницы и в заключение добавил:
– Как бы то ни было, уж коли Грансай устраивает бал, отчего бы нам на нем не станцевать? Что может для нас быть лучше, покуда ожидаем развития событий?
Балы Грансая с самого начала другого послевоенного периода всегда становились блистательными событиями в истории парижской жизни, и сие высокое общество, ныне вновь наполнявшее гостиную графа, инстинктивно чувствовало, что их role[5] как правящего класса напитывалась подлинностью и общественным значением скорее тем, что поддерживало престиж французского изящества и остроумия, нежели погрязало в самоубийствах и выхолощенных политических бормотаньях. Вот это сплочение сил, это возрождение сознания своей исторической role, какую даже самые хитро просчитанные девизы идеологического жаргона того времени не в состоянии были запечатлеть, удалось Грансаю – и его девизу: «Бал».
И этим вот единственным словом, что раздуло уголья глубокой сути легкомыслия их общей традиции до жаркого пламени,
Добрый вечер, печаль
Роль