Образ зверя. Александр КондратьевЧитать онлайн книгу.
на солдат. Все отвели взгляд, только один не прятался. Впрочем, ничего дельного, судя по всему, он сказать не мог: смотрел испуганно, будто вот-вот наложит в штаны.
Забавная ситуация, подумал следователь и улыбнулся. Опер закрыл один глаз и взвел курок. Ему предстояло принять непростое решение.
V
Петр вжался в стену. Сердце скачет бешеным галопом, голова пустая – ни одной идеи, как поступить. Странный человек на сцене, кровь на его одежде, окровавленный серп в руке, люди вокруг, склонившиеся в поклоне. Образы из кошмарного сна.
Беда в том, что это не сон.
Петр смотрел на безумца, безумец смотрел на него. Петр начал вяло соображать. Ожидается, что он что-то ответит? Что тут вообще можно сказать? Отмочить какую-нибудь шуточку? Шутка – это всегда хорошо. Петр всю жизнь использовал шутки как щит. Чем страшнее тебе становится, тем шире улыбайся и болтай побольше – сумеешь сохранить лицо. Вот только ничего путного на ум не приходит – только какие-то глупости вроде «Привет! А мы тебя уже заждались!» или «Мы знали, что без тебя все равно ничего не начнется».
Путаные мысли прервал какой-то булькающий звук. Звук повторился, полетел к потолку, заскакал по залу, повторенный эхом. Смех. Громкий идиотский смех. Петр узнал голос – Гаврила, сын Ленки-молочницы, местный дурачок. Люди невольно обернулись на звук – испуганные, искаженные страхом лица. От всеобщего внимания Гаврила чуть замешкался, икнул, громко пустил газы, отчего расхохотался пуще прежнего. Мать положила ему руку на плечо, прильнула к уху, что-то тревожно зашептала.
Люди переводили напряженные взгляды от Гаврилы к безумцу на сцене и обратно. Человек с серпом бесстрастно смотрел куда-то поверх голов. Потом по лицу поползла жуткая невеселая усмешка. Он прыснул, испустил смешок и, сложившись пополам, визгливо загоготал. Люди начали облегченно переглядываться, тут и там мелькнули неуверенные улыбки.
Тишина тяжелой балкой обрушилась на зал. Незнакомец внезапно замолчал. Все разом стихли. Даже Гаврила-дурачок закрыл рот и глупо захлопал глазами.
– Что тут такого, вашу мать, смешного?
Голос тихий, вкрадчивый, жуткий. Петр почувствовал, что надо бежать, но ноги сделались ватными. Это сон, просто кошмарный сон, лгал он себе и не верил в свою ложь. Блеснул серп. Петр понял: если еще раз увидит, как кому-то пускают кровь, свалится в обморок, как девчонка.
– Что смешного? Что тут смешного, я сказал? – взвизгнул со сцены сумасшедший.
Он спрыгнул вниз, к людям, пнул отца Григория, сидящего у сцены и держащегося за голову, схватил за ворот охранника, приставил к лицу серп. Острие вжалось в щеку, выдавило капельку крови. Охранник в страхе издал бессвязный не то крик, не то стон.
– Кто тут вздумал надо мной потешаться? Признавайтесь, или ему конец!
– Да вон, Гаврила это, – дрожащим пальцем указал на сына молочницы второй охранник. – Ты это, полегче, мужик. Обо всем можно договориться по-хорошему.
– А если