Жестко и быстро. Владимир ПекальчукЧитать онлайн книгу.
солнце словно взбесилось. А в голове все крутятся вопросы: где я? Как сюда попал? И… кто я? Я… я помню, все помню. Пятьсот ударов в день, охота на кабана с палками, скотобойня, Токио, полицейские, мое додзё, мои дети, внуки… Горная дорога, плачущие малыши, медведь, удар, толчок, полет… Это не может быть сном или горячечным бредом, не бывает снов длиною в жизнь.
Впрочем… да, все на своих местах. Я упал вниз, на камни, но не умер мгновенно, и все, что сейчас вокруг меня, – всего лишь предсмертная галлюцинация. Жарко и хочется пить – потому что я истекаю кровью, а раненым всегда хочется пить. И весь этот фантасмагорический пейзаж – просто образы, которые перематывает мой умирающий мозг. Хотя… если верить ученым, предсмертные видения – неуправляемая агония мозга, люди, пережившие клиническую смерть, рассказывали, что все происходило независимо от них и даже над откровенно бредовыми образами они не задумывались, так как возможности осознанно думать у них не было. А я – думаю. Я критически осмысливаю происходящее, я контролирую и направляю свои мысли. Мыслю – следовательно, существую.
Только мое осознанное мышление по-прежнему отказывается дать ответ на простой вопрос: где я?
Вот и скала. Я без сил падаю с той стороны, где на песке – узкая полоска тени. Здесь не так ужасно, но все равно мучительно жарко, все тело горит от солнечных ожогов. Есть объяснение, которое дает ответы на все вопросы, кроме одного, – я в аду. Но если так – то за что? Чем я заслужил это?
Проматываю в голове картины из прошлой жизни. Вот я охочусь на кабана – просто я хочу есть. Скотобойня… Я пошел туда не только чтоб заработать, но и чтобы проверить свою силу. Но свиней убили бы так и так, и не всегда деревянный молот дарил им мгновенную смерть, а я неизменно убивал их с первой попытки. Вот я путешествую в горах, дерусь с медведем и получаю от него шрам на всю жизнь, но не я напал на него. Моя работа в Токио? Я никогда в жизни не нарушил святой принцип карате – не применять свою силу против другого человека иначе чем для защиты себя и других. Я никогда не проявлял жестокости. Жесткость – да, ровно столько, сколько было нужно, но никогда ни с кем не поступил излишне жестоко. Весь мой путь был примером того, чему я учил своих учеников. Я никогда не отнял человеческую жизнь хотя мне пару раз выпадали и возможности, и достаточные моральные причины для этого, и юридические основания, – но я ни разу не нанес смертельного удара другому человеку.
Так за что я здесь? Не брал чужого, уважал и чтил ками[1], поклонялся духам павших в храме Ясукуни, всю свою жизнь жил как воин и умер как воин, защищая других. Разве не заслужил я места в храме Ясукуни? Или хотя бы просто тихого местечка среди других ками?
Никто не ответил мне. Что ж, я снова, как тогда в Токио, один-одинешенек во враждебном окружении, мне не привыкать. Правда, там это были разъяренные бунтовщики, с которыми я мог справиться. Здесь это солнце и жара – противники, для кулака неуязвимые и недостижимые.
Ладно, надо встать и идти дальше. Даже если я мертв и смерть мне уже не грозит – валяться
Японское божество, дух.