Тьмать. Андрей ВознесенскийЧитать онлайн книгу.

      Аве, Оза. Ночь или жильё,

      псы ли воют, слизывая слёзы,

      слушаю дыхание Твоё.

      Аве, Оза…

      Оробело, как вступают в озеро,

      разве знал я, циник и паяц,

      что любовь – великая боязнь?

      Аве, Оза…

      Страшно – как сейчас тебе одной?

      Но страшнее – если кто-то возле.

      Чёрт тебя сподобил красотой!

      Аве, Оза!

      Вы, микробы, люди, паровозы,

      умоляю – бережнее с нею.

      Дай тебе не ведать потрясений.

      Аве, Оза…

      Противоположности свело.

      Дай возьму всю боль твою и горечь.

      У магнита я – печальный полюс,

      ты же – светлый. Пусть тебе светло.

      Дай тебе не ведать, как грущу.

      Я тебя не огорчу собою.

      Даже смертью не обеспокою.

      Даже жизнью не отягощу.

      Аве, Оза. пребывай светла.

      Мимолётное непрекратимо.

      Не укоряю, что прошла.

      Благодарю, что приходила.

      Аве, Оза…

      Женщина стоит у циклотрона —

      стройно,

      слушает замагниченно,

      свет сквозь неё струится,

      красный, как земляничинка,

      в кончике её мизинца,

      вся изменяясь смутно,

      с нами она – и нет её,

      прислушивается к чему-то,

      тает, ну как дыхание,

      так за неё мне боязно!

      Поздно ведь будет, поздно!

      Рядышком с кадыками

      атомного циклотрона 3-10-40.

      Я знаю, что люди состоят из частиц,

      как радуги из светящихся пылинок

      или фразы из букв.

      Стоит изменить порядок, и наш

      смысл меняется.

      Говорили ей, – не ходи в зону!

      А она…

      Вздрагивает ноздрями,

      празднично хорошея,

      жертво-ли-приношенье?

      Или она нас дразнит?

      «Зоя, – кричу я, – Зоя!..»

      Но она не слышит. Она ничего не

      понимает.

      Может, её называют Оза?

      Не узнаю окружающего.

      Вещи остались теми же, но частицы их, мигая,

      изменяли очертания, как лампочки иллю —

      минации на Центральном телеграфе.

      Связи остались, но направление их изменилось.

      Мужчина стоял на весах. Его вес оставался тем

      же. И нос был на месте, только вставлен

      внутрь, точно полый чехол кинжала. Не —

      умещающийся кончик торчал из затылка.

      Деревья лежали навзничь, как ветвистые озёра,

      зато тени их стояли вертикально, будто их вырезали

      ножницами. Они чуть погромыхивали

      от ветра, вроде серебра от шоколада.

      Глубина колодца росла вверх, как чёрный сноп

      прожектора. В ней лежало утонувшее ведро

      и плавали кусочки тины.

      Из