Рассказы. 1887. Антон ЧеховЧитать онлайн книгу.
пороли! А он, бывало, как заметит, что его пороть хотят, прыг в окно и был таков! Этак дней пять-шесть потом в гимназию не показывается. Мать приходит к директору, молит Христом-богом: «Господин директор, будьте столь добры, найдите моего Мишку, посеките его, подлеца!» А директор ей: «Помилуйте, сударыня, у нас с ним пять швейцаров не справятся!»
– Господи, уродятся же такие разбойники! – шепчет Пелагея Ивановна, с ужасом глядя на мужа. – Каково-то бедной матери!
Наступает молчание. Степа громко зевает и рассматривает на чайнице китайца, которого он видел уж тысячу раз. Обе тетеньки и Марковна осторожно хлебают из блюдечек. В воздухе тишина и духота от печки… На лицах и в движениях лень, пресыщение, когда желудки до верха полны, а есть все-таки нужно. Убираются самовар, чашки и скатерть, а семья всё сидит за столом… Пелагея Ивановна то и дело вскакивает и с выражением ужаса на лице убегает в кухню, чтобы поговорить там с кухаркой насчет ужина. Обе тетеньки сидят в прежних позах, неподвижно, сложив ручки на груди, и дремлют, поглядывая своими оловянными глазками на лампу. Марковна каждую минуту икает и спрашивает:
– Отчего это я икаю? Кажется, и не кушала ничего такого… и словно бы не пила… Ик!
Павел Васильич и Степа сидят рядом, касаясь друг друга головами, и, нагнувшись к столу, рассматривают «Ниву» 1878 года.
– «Памятник Леонардо да-Винчи перед галлереей Виктора Эмануила в Милане».[37] Ишь ты… Вроде как бы триумфальные ворота… Кавалер с дамой… А там вдали человечки…
– Этот человечек похож на нашего гимназиста Нискубина, – говорит Степа.
– Перелистывай дальше… «Хоботок обыкновенной мухи, видимый в микроскоп».[38] Вот так хоботок! Ай да муха! Что же, брат, будет, ежели клопа под микроскопом поглядеть? Вот гадость!
Старинные часы в зале сипло, точно простуженные, не бьют, а кашляют ровно десять раз. В столовую входит кухарка Анна и – бух хозяину в ноги!
– Простите Христа ради, Павел Васильич! – говорит она, поднимаясь вся красная.
– Прости и ты меня Христа ради, – отвечает Павел Васильич равнодушно.
Анна тем же порядком подходит к остальным членам семьи, бухает в ноги и просит прощенья. Минует она одну только Марковну, которую, как неблагородную, считает недостойной поклонения.
Проходит еще полчаса в тишине и спокойствии… «Нива» лежит уже на диване, и Павел Васильич, подняв вверх палец, читает наизусть латинские стихи, которые он выучил когда-то в детстве. Степа глядит на его палец с обручальным кольцом, слушает непонятную речь и дремлет; трет кулаками глаза, а они у него еще больше слипаются.
– Пойду спать… – говорит он, потягиваясь и зевая.
– Что? Спать? – спрашивает Пелагея Ивановна. – А заговляться?
– Я не хочу.
– Да ты в своем уме? – пугается мамаша. – Как же можно не заговляться? Ведь во весь пост не дадут тебе скоромного!
Павел Васильич тоже пугается.
– Да, да, брат, – говорит он. – Семь недель