…И вечно радуется ночь. Роман. Михаил ЛукинЧитать онлайн книгу.
рук, нет ничего проще, к чёрту какие-то слова, взгляды, развёл руки в стороны и баста, понимай, как пожелаешь. Многозначительность, чёрт бы её побрал! Фрида больше ничего не делает, только приносит мне таблетки, сопровождает в туалет по необходимости, да вот так разводит руками, порою сопровождая этот жест ещё более многозначительным пожиманием плеч. Итак, фридины плечи ходят вверх-вниз, а я всё гляжу на нее, и кажется мне, она только и рождена для этого, и её даже не научили разговаривать.
И вот дверь распахнута! Чудесный прокуренный воздух моей комнаты разбавлен едким запахом какой-то очередной местной примочки, чем-то спиртосодержащим, аж до рези в глазах. Сегодня обход раньше, чем обычно. А впрочем, какая разница – раньше, позже…
Едва завидев силуэт в пространстве двери, я переворачиваюсь на бок глазами к стене, и начинаю ковырять её пальцем от скуки. Издеваться и подшучивать над сиделкой не доставляет мне больше ровным счётом никакой радости, я больше не испытываю к ней даже ненависти, я преисполнен равнодушия. Все её движения заучены давным-давно, и без ошибки определяется, что сделает она в следующий момент – сначала потопчется в предбаннике, затем пошуршит рукой по стене, а далее… Далее поставит на стол воду и лекарство и, если я не выкажу желания выйти в туалет, разведёт руки в стороны с пожатием плеч, и также медленно и неторопливо покинет мою комнату. Надоедает ли ей самой делать одно и то же? Этому животному, этой лошади в накрахмаленной юбке медсестры, лицо которой я сразу же стараюсь забыть, едва только оно ненароком приходит мне на память. Кто её знает, что ей надоедает, а что нет? Кто знает, что она чувствует, способна ли она чувствовать вообще. Способна, видимо, однако, не чаще, чем разговаривать.
– Входи, Фрида, добро пожаловать, – говорю я ей, не оборачиваясь, – прочь смущение, чувствуй себя, как дома. Хотя это и так твой дом. Признайся, ведь ты живёшь прямо здесь, у меня под кроватью. То-то слышу я там постоянно, изо дня в день, дыхание. Но, хоть убей, не могу понять, как ты залезаешь туда незамеченной. Ты сжимаешься, или растягиваешься, или складываешься пополам? Вылезай как-нибудь ночью, не страшись; видишь ли, мои ночи бессонны зачастую, и мне порой хочется скоротать их в простом разговоре, пусть даже и с тобой. Ничего особенного: посидим, покурим сигары, выпьем виски, проведём лёгкую малозначительную беседу, как подобает благородным людям. Сможешь ведь ты хоть парочку слов выдавить из себя, хоть два-три словечка, ты знаешь, что в свете считается невежливым отвечать молчанием на вопросы и не отвечать действиями на действия? Они все там ходят и раскланиваются друг с другом, хоть бы и терепеть друг друга не могут – всё это за глаза – иначе нельзя, иначе это будет невежливо, неблагородно, вот как. Представь себе, будто здесь светский раут, Фрида, и тебе всё сразу станет ясно – тебе легко и просто будет сделать то, о чём я прошу, всего лишь поговорить со мной, ответить вежливостью на вежливость… Ты куришь сигары, Фрида?