Ленинский проспект. Артур ДоляЧитать онлайн книгу.
– с сиропом (если хочется счастья), за копейку – чистая (если хочется пить).
На что смотреть? что видеть в том, что видишь? чем быть? Что может возникнуть на круглом, темно-зеленого цвета пластмассовом столике, чтобы его охранять? А что они охраняют!
С кем сопоставлять себя? С раздавленным пластиковым стаканчиком? – В школьной тетрадке мне красной пастой исправили бы «кем» на «чем»; поставили жирную двойку. – С чем сопоставлять себя: с Бекхэмом? Биллом Гейтсом? с раздавленным пластиковым стаканчиком?
Иногда на меня находит – какие-нибудь разбавленные водкой глаза, соляные разводы под мышками – белое на черном, агрессивная черная речь; какой-нибудь оскопленный софитами взгляд, направленный на меня со страниц глянцевого журнала (пробник духов прилагается), натренированная улыбка, заученная неживая речь – черным по белому, – и меня несет: Не убий!.. Не убий себя, БЛЯ! – чувствую себя монахом, читающим текст над усопшим.
Нездоровое чувство.
Ради исторической правды замечу: когда появилась первая лицензионная пепси-кола, в непривычных стеклянных бутылочках 0,33 (я самолично просовывал в горлышко гвоздь и ждал, когда тот растворится), – автоматы с газированной водой были обречены.
– Прощай! – хлопаю легионера по плечу. – Ничего, что я по-простому, на «ты»? Больше, может, и не увидимся.
– Ничего, – выдавил из себя 42-й размер, до болезни 44-й.
Что бы я сказал Софии, дождавшись ее?
Ничего.
Для кого-то Петр, кому-то Петя, маме, возможно, мой Птенчик, Петенька, сероглазый Птенец. В меру наглый – до 52-го размера, в меру ранимый – до 42-го; единственный и неповторимый. Со стандартными тараканами в голове, включая манию величия: хотел взять кальян, чтобы вусмерть бля… – обычный засранец. Предсмертным словом будет (вероятность 90 %): Бля!.. «Ваше последнее слово?» – «Бля!..»
Пора уходить.
– Дети есть?
– Двое.
– Мальчик – девочка. – Зачем я расспрашиваю?
– Сыновья. А что?
Ничего! Раньше бы мне стало стыдно, сам не знаю за что.
– Как зовут?
– Старшего Павел, младшего Александр.
А теперь знаю – невидимое превращается в видимое. Все, что мы делаем – невидимое превращаем в видимое, от детей до табуретки, в строгом соответствии с законами материализма. Хотя какой тут материализм? Похоже на то, как солдат сварил кашу из топора. Но кого это смущает? Мы увлечены, апатичны, восторженны, равнодушны, внимательны и безразличны, трудолюбивы, ленивы, мы суетливы – нас пугает обратный процесс (боже, прости за пошлость), как холодок могильный.
– Выздоравливай.
У Петра зазвонил мобильный – русский шансон.
– Алле?.. Это кто?.. Ты че?.. Нет, ниче!..
Ухожу.
P. S. Одна мятущаяся душа устроилась работать санитаром в больницу. Проработав в клинике несколько лет, эта душа каждый божий день дотошно фиксировала последние слова умирающих, записывая их в свой блокнот; а потом опубликовала записи в ЖЖ. На этих страницах мат стоит как на стройке, как на