Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции. А. К. ТолпыгоЧитать онлайн книгу.
президенту избираться более чем на 2 срока. Но норма, запрещающая депутату избираться на новый срок гораздо более жесткая. Однако предложение Робеспьера проходит: депутаты боятся показаться корыстными и соглашаются. В результате в новом Собрании появляются новые, неопытные люди, среди которых опять немало замечательных ораторов: Верньо, Бриссо и другие, те, кого вскоре назовут лидерами жирондистов.
После роспуска Конституанты Робеспьер, как и прочие, остался не у дел, съездил на пару месяцев домой, в Аррас, но вскоре он опять в Париже, где его избирают прокурором столицы.
В уничтожении монархии он участия не принимал [консервативный историк Гейссер писал: «Мараты, Робеспьеры, Билло, Фабры лежат в своих берлогах, пережидая, пока утихнет буря», а советский историк Манфред, что «его участие в событиях 10 августа еще нельзя считать полностью выясненным исторической наукой»]. Но через месяц, на выборах в Конвент, Робеспьер пройдет первым из делегатов Парижа, а через два месяца произойдет знаменитый эпизод «Moi! Oui, Robespierre, c'est moi qui t'accuse!»
Это было второго октября 1793 года. Робеспьер выступает в Конвенте. «Клевета стала системой, и против кого? Против ревностных патриотов. Но кто из вас осмелится обвинить меня в лицо?» – «Я! – раздается со скамей Жиронды, и на трибуну бросается жирондист Луве. – Да, Робеспьер, это я обвиняю тебя!»
Луве произносит великолепную речь. Он говорит о «посредственных интриганах, провозглашавших Робеспьера единственно добродетельным человеком во Франции и уверявших, что спасение отечества необходимо вверить только тому, кто расточал самую низкую лесть нескольким сотням граждан, которых вначале называли народом Парижа, затем просто народом, а потом – сувереном; человеку, который всегда говорил о своих заслугах, о своем совершенстве, о бесчисленных добродетелях, которыми он преисполнен [сущая правда. – А. Т.], и который, восхвалив могущество народа и его суверенитет, никогда не упускал случая прибавить, что народ – это он сам… Робеспьер, я обвиняю тебя в том, что ты постоянно клеветал на лучших патриотов… Я обвиняю тебя в том, что ты оклеветал этих людей в ужасные дни сентября, когда твоя клевета была проскрипцией; я обвиняю тебя в том, что ты постоянно представлял себя объектом почитания, что ты позволял, чтобы в твоем присутствии на тебя указывали, как на единственного добродетельного человека во Франции, который может спасти народ…»
Речь была блестящей, но плохо мотивированной: Луве обвинил Робеспьера в стремлении к диктатуре, а до этого Робеспьеру было еще очень далеко. Он вначале смутился, но затем попросил несколько дней, подготовился, написал хорошую речь – и в итоге обвинение Луве пошло ему скорее на пользу.
Но важно другое – подобное обвинение, пусть и необоснованное, показывает, какую силу успел к тому моменту набрать Робеспьер. С самого начала в Конвенте он не столько лидер (как и Мирабо, он никогда не был лидером в точном смысле слова), сколько самый влиятельный из монтаньяров.
Основные силы Конвента с сентября 1792-го