Аскольдова тризна. Владимир АфиногеновЧитать онлайн книгу.
внешность, побрил голову, оставив на макушке расти лишь пучок волос. Вроде косы. Перебрался под видом кудесника-предсказателя в Перынскую рощу и стал подбивать разбойных людей против новгородского князя. Еще больше возненавидел его после того, как побывал на теремном дворе и не захотел встречаться с его матерью, для чего и засел на дереве, разыграв из себя дурака. А с такого и спросу никакого!..
А морочить голову людям умел: шутками, прибаутками, присловиями, заговорами, оберегами, чародейством, изурочиванием, – поражая знанием обычаев, обрядов, примет по солнцу и облакам, по луне и звездам, по дождю, по животным и птицам. Ведал он все это от отца – шамана у самоедов. И Сережень тоже познал от родителя много таинственного. Отец научил сыновей и грамоте. Вот Сережень и стал волхвом, а со временем – верховным жрецом Новгорода. Только судьба его ужасна… Однажды Кнах плясал с бубном из кожи летучей мыши в лесном шалаше, надев одежды, увешанные железными и медными фигурками рыб и животных, и узрел черную птицу, которая села у отверстия шалаша и предсказала жуткую смерть брата.
Много простых людей теперь приходило к Кнаху в Перынскую рощу. Шли в основном те, на ком был дурной сглаз: верили, что все их беды и неудачи от этого. Особенно опасались черных глаз. Эти глаза, считали, куда опаснее серых или голубых.
Жила в народе древняя вера в убийственную силу взгляда Василиска. Даже повстречаться с ним во сне – явная смерть. Представлял собой Василиск животное – видом дракон с крыльями и петушиной головой. А египтяне, к примеру, Василиска представляли ужасным крокодилом, быстро бегавшим как по воде, так и по суше. А если бы спросить о Василиске грека Кевкамена, христианина, он бы ответил, что знает о нем из одного псалма Давида, в котором и говорится о Василиске.
Хитрый Кнах, конечно, как мог снимал дурной сглаз, но в конце своего действа всегда добавлял:
– Многие беды от него, но еще они исходят и от нашего князя: люди стонут от податей.
– И то верно… – соглашался человек, задумавшись.
А тут еще там, где обычно собирались купцы и людины, – возле Гостиных дворов, на капищах Перуна (около моста через Волхов и на берегу Ильмень-озера) – всегда оказывался какой-нибудь жрец и потихоньку начинал заводить речь о новых порядках князя, якобы идущих вразрез с жизненными интересами словен новгородских. И будто невзначай вспоминал о брате Рюрика, проживающем в Старой Ладоге, у которого бесстыдно отобрали стол, и добавлял:
– Водим-то старше Рюрика, у него и все права на княжество… Да, сказывают, и поумнее он!
Кто сказывает и так ли сказывает – неважно, лишь бы поглубже внедрить в души людские чувство отвращения к нынешнему князю.
Кнах радовался и говорил тем жрецам, которые знали, кто он такой:
– Душа моего несправедливо казненного брата смотрит с небес довольная и видит, что мы не сидим сложа руки. Мы отомстим за него!
Боясь, что его кто-то может все-таки выдать и он разделит судьбу Сереженя, Кнах отдал буковые дощечки, рассказывающие о событиях в Руси Северной и Киевской