Беглые в Новороссии (сборник). Григорий Петрович ДанилевскийЧитать онлайн книгу.
надо.
Колонист походил еще немного возле окон, взял шапку, простился и уехал, вздыхая.
Исправник же до поздней ночи попивал морской пунш, то есть ром с несколькими каплями воды, играл с Панчуковским в штос, выиграл десять червонцев, поцеловал хозяина в обе щеки, сказал: «Не унывай, Володя! Мы дельце обделаем и с виновных взыщем!» – и уехал, напевая романс: «Моряк, моряк, из всех рубак ты выше и храбрее».
– Адьё, милашка! – крикнул он Панчуковскому уж из-за ворот и прибавил: – Слушай, сердце! Мне часто в голову приходит: как я умру? Своею смертью или не своею? Был я в походах с Нахимовым и чуму перенес… Бог весть! Стоит ли об этом думать!
– Как кому!
Исправник уехал.
– Ворота, однако, на запор отныне постоянно, – сказал полковник слугам, – благо, что отделались от одной беды, надо вперед остерегаться еще более…
– Аксютку же прикажете выпустить теперь? – спросил Абдулка по отъезде исправника, ухмыляясь и раздевая барина в кабинете.
Полковник развалился на диване и зевнул.
– Оксану-то?
– Да-с, что ее теперь держать? Мы разыщем другую…
– Нет! Пусть, Абдул, она еще поживет. Я поеду пшеницу на хутора молотить, так ты ее тогда вперед доставишь… Да не забудь и самовар туда с провизией отправить: а то я тогда без чаю там просидел.
Полковник успокоился. События, однако, приняли иной, нежданный, оборот.
Часть вторая. В Силках
X. Новое лицо – помещица из России
Дни клонились к осени. Жиденькие новороссийские садики по деревням становились еще беднее. Лист падал. Обитатели деревень более задерживались в домах. Комнатные цветы принимались с воздушных выставок обратно в дом за стекла. Из окон чаще гремели рояли. Книги северных журналов и газет читались более. На токах усерднее стучали молотилки.
– Ну-с, – спрашивал Панчуковского залихватский волокита, купец Шутовкин, встретившись с ним у кого-то из общих знакомых на пиршестве, – так ваша красавица чуть было вас не погубила?
– Да, был грешок. Что делать!
– Новую осаду Трои изволили выдержать?
– Выдержал, Мосей Ильич, пришлось испытать, нечего делать!
Они после сытного обеда гуляли в затихшем, но еще прелестном садике.
– Каково же драгоценное здравие вашей Елены-с? Я, чай, уже с овальцем теперь скоро будет? Моя же так давно уж с животиком переваливается.
Шутовкин сказал и, утираясь платком, засмеялся. Ему было душно. Вино и вкусный обед брали над ним силу.
– Ах вы, старый волокита! Не стыдно ли вам? У вас дети взрослые, учитель нанятой – почтенный студент… Смотрите, что о вас дамы толкуют, вы уж чересчур открыто действуете. Вон у меня тоже пленница живет, а так сокровенно, что никого не обижает и все ездят ко мне…
– Не могу, не могу; это уж моя страсть к бабенкам ослепляет меня! Что мне свет? Живу здесь вволю-с!.. Я потому и о вашей спросил-с, извините меня… Я люблю дело начистоту, свечей не тушу никогда-с и ни при чем… Я ваших обрядов-с не соблюдаю. Раскольник-с, что делать!
– Смотрите, однако, не приударьте за моею!