Умница, красавица. Елена КолинаЧитать онлайн книгу.
и никуда от этого не деться… О господи, как страшно!
– Страшно, – довольно подтвердил Толстой и улыбнулся Соне странной улыбкой – ласковой, горестной и слегка жалостливой. – Боишься, Николаева Соня?
– Боюсь, Лев Николаевич.
– Правильно, так и должно быть. Семья не игрушка, – сказал Толстой. – Садись, Николаева Соня, пятерка.
И Соня удовлетворенно уселась на свое место, – отличница.
Наивно, конечно, и глупо, что петербургская дама, жена важного мужа Соня Головина, в свои тридцать с лишним лет лежит в полузабытьи, и видит во сне Льва Николаевича, и думает про Анну Каренину. Как будто она какая-нибудь романтическая Мышь, свихнувшаяся на русской литературе. Наивно, глупо, но что же делать, если именно этот сон она сейчас и видит и именно об этом она сейчас и думает? Наверное, ей просто нельзя спать в прокуренной комнате. Хотя… пожалуй, Соня не так уж и виновата – у нее в этом смысле очень плохая наследственность.
О влиянии насупленных бровей на хрупкую детскую психику
Нежное, уютное имя «Сонечка» придумал папа. Мать хотела назвать ее Светкой, и это было бы совсем другое дело. Будь она Светкой, все было бы иначе – гоняла бы по двору, висела бы на деревьях, была бы главной девчонкой во дворе, а затем выросла в родину-мать. А Сонечкой – стояла в сторонке, смотрела… И была чистой воды индивидуалисткой, далекой от общественных страстей двора и страны и занятой исключительно своей частной жизнью. Так что Соня была папе благодарна, что она Сонечка, а не Светка.
Сонин папа назвал детей своих Львом и Софьей не за красоту имен, а потому что он был – толстовец. Не в том, конечно, смысле, что ходил за плугом босой или придерживался идеи непротивления злу насилием, а просто его так называла жена – за страстную, особенную любовь к Толстому. Сонечка выросла под знаменитой фотографией Льва Николаевича в Ясной Поляне – седой бородатый старик стоял, опершись на высокую спинку стула. Остроглазый, с насупленными бровями. Смотрел на нее со стены, когда она засыпала. Соня тоже на него смотрела, как-то он ее волновал, нравился ей, как нравится страшное, – и страшно, и хочется смотреть. Борода сквозная, сухая, неровная, брови…
Нина Андреевна была очень хорошенькая, кудрявая, с пышной фигуркой. Неглупая, живая, образованная – старший преподаватель кафедры научного коммунизма Политехнического института. Была не хуже людей, все культурные галочки ставила, выписывала «Новый мир» и «Юность», в театры ходила, по Золотому кольцу ездила и Толстого читала – ПОЧЕМУ они не ладили?
Ну, возможно, его увлечение могло казаться ей странным или даже вызывать определенное раздражение. Вместо того чтобы, защитив кандидатскую, тут же приняться за докторскую или, на худой конец, вечерами играть с Левкой в футбол, а с Соней в тихие настольные игры, муж занимался черт знает чем. Открывал картонную обувную коробку, в коробке лежали папки с завязками, а в папках листочки. Он перебирал листочки, что-то записывал, сравнивал. Когда Толстой писал «Анну Каренину», или «Крейцерову сонату», или «Смерть