Синие цыганские глаза. Рассказы для тех, кто любил и любит. Александр Владимирович ПшеничныйЧитать онлайн книгу.
смоляного чуба и незаметно от детворы поманит Матея рукой. Тот прибежит, запрыгнет на печь, поворкует с женой по-мужски и опять к ребятам.
Потихоньку Матей вырос. Щуплый паренек обратился в красавца мужчину. Девки и бабы все чаще его долгими взглядами провожали. Повезло Машке. Вот тебе и бесприданница! Но Матей только жену любил. Может мать она ему чем-то заменяла. Кто знает. А уж Маша его как любила! Кость в нем была. Крепкая. Мужская.
Однажды ночью к ним воры прокрались. Один в сенцах споткнулся, ударился о корыто, а второй по крыше в это время лез. Мария услышала шум и мужа разбудила. Вышел хозяин в сенцы в исподнем. Вор его увидел и быстро во двор юркнул. Тут Матей и услышал, как кто-то по крыше крадется. Влез на чердак и кулаком по крову снизу ударил. Нога злодея через солому и провалилась. Обхватил Матей добычу руками, к себе потянул и кричит жене: «Маня! Скорее неси топор! Рубить буду!»
Завопил грабитель. Вцепился руками в солому, но вырваться не может. А Маша сначала онемела от страха, а потом обхватила ноги Матея и тоже орет что есть мочи: «Оставь его! Не бери кровь на душу».
Долго они так кричали, пока вору все же удалось вынуть ногу из сапога, скатиться по крыше и убежать в лес.
Три месяца потом Мария не разговаривала. Голос пропал.
Никогда и ни в чем Маша не перечила мужу. Но после такого случая в лесу она жить не захотела. Тряслась от страха по ночам, почти не спала. Вздохнул Матей: лес ему как дом родной, но жена роднее. Купили они дом посреди деревни и переехали с детьми и хозяйством ближе к родственникам. Наши дворы оказались рядом.
А потом война началась. Матея поваром на фронте определили.
Когда дядька из дома ушел, Маша его вещи не стирала. Вынет из сундука рубаху – и долго нюхает мужний пот, а потом прикладет сорочку к груди, рукава на плечи разложит и что-то шепчет перед иконой Всецарицы.
Женщины отворачиваются, а мы, дети, бегаем вокруг и смеемся, рожи корчим: «Придет, вернется к тебе дядя Матей». Долго потом бабий плач по дому аукался, стоит только одной начать…
Тяжело и голодно в войну. Разлилось горюшко по дворам. Деревня хоть воронежская, но немцев у нас не было. Зато дезертир был. Федя Коршак. Власть он с председателем колхоза поровну делил: днем советская, а ночью Федькина. Милиция далеко, а Коршак рядом.
У жены и родителей Федька не жил. Ночевал каждый день на новом месте. Бывало, хозяева и не знали, что Коршак у них на чердаке спит – двери то у всех открыты.
Но чаще Федька с двумя любовницами к хозяевам приходил. Просил угостить их компанию. И угощали – попробуй откажи, когда приклад обреза из-под тулупа торчит. К вдовицам и молодухам, у которых мужья на фронте, Федька частенько и сам заглядывал.
Пришел он и к Марии. Завернула ему тетка последнюю буханку и немного сала, рядом чверть поставила. А Коршак не уходит. Развернул тряпицу, нарезал хлеб и разлил самогон по стаканам: «Давай выпьем, Маша». Выпили.
Когда