Аллегро. Владислав ВишневскийЧитать онлайн книгу.
вовремя подхватили, растерявшиеся в начале было музыканты. Повара-солдаты весело и с любопытством скалились на это в улыбках в своих амбразурах, кивали головами, гостеприимно кланялись, как китайские божки.
– Вэри найс! Бьютифул брэкфаст! Тенкс… солджез. Бай!.. Спасибо, господа офицеры (это она полковнику и дирижёру), спасибо господа музыканты, спасибо всем за обед! – Торопливо расшифровывал английские слова переводчик.
– Не стоит благодарности, Галочка, мелочи! – по-хозяйски, за всех ответил полковник Ульяшов, и церемонно распрощался с ней, с Гейл-Галей. – До вечера.
Ушёл.
Почему это до вечера, до какого ещё вечера? Для музыкантов это звучало как угроза. Это всем не понравилось.
На перекур не пошли. Не хотели оставлять гостью на того капитана-переводчика. Не потому, чтобы очень уж он там чего-то представлял из себя, но, к чему скрывать, ревновали музыканты уже гостью, ревновали. Да и чужой он им, капитан тот был, если уж «бемоля» от «бекара» отличить не сможет.
И тут, на тебе, мама дорогая, сюпрайз! Сюпрайз – это по-английски. По-русски неожиданная радость!
Даже два сюпрайза! Вернее, две радости!
Не успели музыканты в оркестровый класс с гостьей войти, даже к стульям своим не успели подойти, как из динамика внутренней трансляционной сети раздался монотонный заунывный голос: «Внимание, внимание! Химическая тревога. Химическая тревога!». Даже нервный сигнал тревоги для особо непонятливых в подтверждение добавили. Ревун такой. Естественно очень громкий, понятный и противный. Когда его в полку включают, мгновенно хочется или в блиндаж в три наката загаситься, или на крышу многоэтажки быстренько залезть – зажигалки вражеские сбрасывать. Подсознание так срабатывает. Память… подсказывает… Но это у гражданских, в армии не так. Именно с первыми звуками ревуна музыканты-срочники сломя головы бросились к окнам, как раз по-одному срочнику на окно, принялись торопливо затемнять их шторами светомаскировки, сверхсрочники рванули к своим стульям, уже зная, промедление наказанием чревато.
Гейл, бедняжка Гейл, не понимая, голову в плечи втянула…
В ту же секунду, как и следовало ожидать – погас свет. Весь и полностью! Наступила тёмная ночь! абсолютно! хоть глаз коли!
Тут же, как и всегда раньше, загрохотал в темноте чей-то сбитый на пол инструмент, за ним, валясь, зашелестел сочленениями пульт… Перебивая всё, оркестровый класс наполнился громким шорохом, щелчками и хлопками, характерными для кухонных резиновых перчаток, торопливо снимаемых дюжиной хозяек со всех своих рук…
Немедленно за этим последовал шумный, многоголосый придушенный выдох: «Х-ху-х!»… и слабым огоньком в темноте вспыхнул фитилёк чьей-то зажигалки. Огонёк высветил часть керосиновой лампы и кончик фитиля, коснулся его, фитиль, несмело разгораясь, зачадил. Чья-то рука водрузила на огонёк стеклянный колпак, и добавила «напряжения», увеличила площадь фитиля. Силуэты прояснились. Как изображения на фотобумаге в ванночке