Новый век начался с понедельника. Александр ОмельянюкЧитать онлайн книгу.
плоскость.
– «Щаз!» – почему-то раздражённо отреагировала Марфа.
Тут же эту половую тему подхватил Иван Гаврилович, предложив соответствующий давно затёртый тост.
Поддатая Марфа, в ответ на этот похабный призыв уже сильно захмелевшего Гудина: «Выпьем за счастье тех ворот, откуда вышел весь народ!», не злобно, но с ехидцей, спросила, невольно повторяясь:
– «Гаврилыч! А ты сам-то, из каких ворот вышел? Какое всё-таки твоё гинекологическое дерево?».
Уже вернувшийся на место Платон, удивившийся повтору, тут же органично подключился к общей теме:
– «Марф! Память у тебя прям девичья! Как у той, которая после дефлорации спросила: «Я девушка?».
Марфа задумалась непонятно на что, тут же не стесняясь вопрошая:
– «А что такое дефлорация?».
Платон, теперь уже смеясь, разъяснил старухе:
– «Ну, это, когда девственности лишают!».
Понятливая Марфа тут же поправила слишком заумного коллегу:
– «Ну, да! Это когда целку ломают!».
Платону, опешившему от такой её откровенной бесцеремонности, осталось только поддакнуть Марфе.
Вообще говоря, Марфа Ивановна, в той или иной мере, никого по работе не любила и не уважала. И было, за что. И каждого – за своё.
Поэтому общение с Платоном, их совместное зубоскаление, было для неё своего рода психотерапией.
Одно время у Марфы и с Платоном тоже сложились сложные, натянутые отношения.
Видя в нём конкурента, опасаясь его, она невольно ревновала коллегу к безусловным успехам в работе, к быстро заработанному авторитету среди сотрудников и посетителей, была недовольна его советами и, в конце концов, сорвалась на нудное его подкалывание, граничащее с простым хамством.
Когда Платону надоели Марфины наскоки, он возвёл своё отношение к ней в матерную степень.
Не ожидая такого от, как она считала, паршивого интеллигентишки, Марфа поначалу даже потеряла дар речи, а потом уже и вовсе прослезилась от обиды. Старуха поплакала над своим разбитым хамством, но постепенно успокоилась, затихнув, как мышка, спрятавшись в свою психологическую норку.
Это, в итоге, надолго выбило Марфу Ивановну из седла её любимого, старого, матерщинного конька.
Как-то раз Гудин в присутствии Платона поругался с Марфой.
Он орал на неё, при этом невольно тужился, став красным, как рак.
Язвительная Марфа, тут же стараясь остудить оппонента, просто ошарашила его:
– «Ты чего это воздух испортил? Старый пердун!».
Вмешавшийся в разговор Платон вместо сглаживания конфликта невольно подлил масла в огонь, неожиданно для себя прокомментировав:
– «А это он свой адреналин выпустил со злости!».
Обиженный и опозоренный Гаврилыч срочно был вынужден выбежать покурить.
К счастью для Платона, да и для всех сотрудников, других куряк в их коллективе не было.
После дней рождения Гудина и Тороповой в празднованиях наступал перерыв аж до декабря – до дня