Солдаты Апшеронского полка: Матис. Перс. Математик. Анархисты (сборник). Александр ИличевскийЧитать онлайн книгу.
по восходящему пласту. Надя незримо помнила мать – уводящую за плечи ее поглощенность в сторону от засыпания – ко второму, обращенному к морю выходу.
И главное, что вспоминалось, – что́ так влекло ее внутрь этого замшевого запаха, исподволь и неодолимо, как затмение. Этим вожделением было солнце: великолепный кожаный, белый и загадочный, как Антарктида, сияющий дробным паркетным глянцем волейбольный мяч.
XXIV
Страшно было то, что нельзя было понять, где кончается человек. Она догадывалась, что, если честно, это не так страшно: потом будет всё равно кто. Что она не заметит грани. Точнее, когда перейдет, – ей будет уже всё равно. Вот это – при совершенной беспомощности: ни ударить, ни укусить – вот это и был страх. И даже не совсем это. А то, что не выразить, кому сказать? Вадя слушал ее, но не понимал. Он не понимал, как может стать хуже, чем есть. И она тоже этого не знала.
Ей нужно было, чтобы с ней говорили: рассказывали, спрашивали. Всю жизнь с ней говорила мать. Всегда. Читала, общалась, рассказывала, обсуждала. Заставляла читать книги. Наде это давалось тяжело. Ей было трудно отвечать. Мука выражения жила в ней больным, жгучим комом. Слова существовали словно бы отдельно от нее. Они не приносили удовольствия, так как никогда не были похожи на то, что их породило.
Страшно было то, что она не заметит грани. Вадя говорил с ней. Он говорил, хоть и не слушал, – и не очень-то хотел, чтобы она с ним говорила. Иногда пел. Но этого было недостаточно. Требовалась та методичность, с какой мать выцарапывала ее из небытия.
В этом была жизнь матери. Она вся была вне себя: в своей речи – в своем выражении, в говорении с дочерью обо всем. О родственниках, о еде, об экзаменах, об умении о себе позаботиться, о том, какие бывают люди: добрые, злые, равнодушные. Она помнила, как мать говорила ей, больше она почти ничего не помнила:
– Сторонись худых. Они потому худые, что чем-то расстроены. И это расстройство может повлиять на их отношение к тебе.
С помощью зубрежки и двух взяток в приемной комиссии они с мамой поступили в техникум. Там над ней смеялись, но учиться она стала сносно. Учителя пожимали плечами. Студенты, иногда сами плохо понимая по-русски, всё равно смеялись, но уже подтрунивали друг над другом: дурочка, а учится лучше некоторых.
И никто не знал, что всё, что она выучивала, забывалось на следующий день. И к экзаменам приходилось начинать всё заново.
Вся ее жизнь была учебой, погоней за нормой, за жизнью. И воспринимала она свою участь безропотно, с механической незамысловатостью.
XXV
Надя потихоньку забывала мать. Как мать умерла, так Надя встала и ушла. Помнит только вокзал. Как ходила по перрону, мычала. Не могла ничего молвить – только слышала себя, свое страшное мычание, и постепенно глохла.
К ней подошел милиционер, взял под локоть, пробовал увести, что-то спрашивал… А она мычит.
И больше ничего не помнит, совсем. Ни похороны, ни тетку. Память нескоро, частями