Дочки, матери, птицы и острова (сборник). Галина ЩербаковаЧитать онлайн книгу.
и то же самое, но получается, что и совсем другое. Она поднимается со стула и идет по лестнице вверх, она останавливается у той двери и стоит замерев. Она ждет, когда ее впустят. И дверь открывается на самом деле, и из квартиры выходит дама, о которой говорят во дворе плохое. Но Мила знает от Нюры: не слушай о других ни плохого, ни хорошего – правда сама в тебя войдет, если будет надо, и себя окажет. Но может и не войти. Каждого правде не отыскать. Мы народ огромный и затоптанный, а потому затоптать другого – нам в радость. Остерегайся народа, Милка. Остерегайся, даже если он придет к тебе с конфеткой. Тут-то самое лютое и окажется.
– Тебе кого, Мила? – спросила дама дворничиху.
– Дверь у вас грязная. Я ее буду мыть.
– Умница, – сказала дама, дожидаясь лифта.
…Вот на нем-то я и приехала.
– Разве я заперла дверь? – спросила Мила.
– Да нет, я к Валюшке, – ответила я.
– Пошли, я тебе кое-что покажу, – сказала Мила.
И мы вернулись в нашу общую конуру. На краю дырки в полу сидела мышка и тщательно мыла мордочку. Что бы там ни говорили, а мышь – прекрасивая тварь. Мордочка, глазки, изящные лапки и даже шнурочек хвоста. Супротив грубого, воняющего человека мышь – красавица. И лютый враг мыши кот – тоже красавец. Тот, кто сказал нам, что мы венцы природы, – полудурок как минимум.
Мышка не сразу нас испугалась, даже как бы слегка поразглядывала, а потом нырнула вниз, только хвостиком махнула. Совсем как в сказке, но вот без яичка.
Мила как-то резко сунула мне под нос мутную фотографию.
– Это я, – сказала она не своим голосом. И я хочу понять, каким.
Я знаю два ее голоса: трусливо-пронзительный, когда она гонит со двора чужих собак, и бесцветно-тусклый, когда мы говорим, так сказать, о чем-то ни о чем. О выпавшем снеге или ветре, который повалил деревья – и что теперь с ними делать? Собственно, мы говорили только о стихиях. Мила не ходит в церковь, но не ходит и в кино, знает лишь несколько детских фильмов, на которые ее водила Нюра. Есть у нее маленькие детские книжки. Она до сих пор их читает, больше всего любит историю Маугли. Я потрясаюсь устройству мозга, выбравшего пусть и из небольшого выбора – свое. Милка ведь тоже Маугли…
К чему это я? К голосу, которого я никогда не слышала раньше. В нем были печаль, но и гордость, в нем было достоинство. Одним словом – был не ее голос. «А это, – продолжила она, – мой отец». И она показала мне книжку. «Я – Эмилия Домбровская», – сказала она и поднялась и словно бы вытянулась вверх, каким-то непостижимым угадыванием распустила пучок-кулачок волос на затылке, и они обрушились ей на плечи, красивые – не сказать. Царские.
Но смотрела она не в зеркало, а в сторону. И взгляд у нее был странный, будто она увидела то, что люто ненавидит.
– Брехуха, – сказала она.
– Кто?
– Я, – ответила она, уже глядя на меня, и у нее было другое, совсем другое лицо, которое почему-то хотелось смыть. Я объяснила это как потрясение. Что же еще?
Конечно, я влезла в эту историю