Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого. Евгений АнисимовЧитать онлайн книгу.
Теперь, после смерти Петра, светлейший воспрянул духом и стал энергично наверстывать упущенное. Для начала он отправил губернатором в Ригу князя А.И.Репнина, став вместо него президентом Военной коллегии. Освободился он от душивших его следственных комиссий, начетов и штрафов. 19 сентября 1725 года был издан указ, согласно которому Меншикову простили штрафы по 1721 год «для (т. е. ради. – Е.А.) поминовения блаженной и вечнодостойной памяти Его императорского величества и для многолетнего здравия Ея императорского величества». Вряд ли Петр одобрил бы это повеление своей излишне доброй к «Данилычу» супруги. В декабре 1725 года дело Меншикова, которое было в производстве у князя Долгорукого, было окончательно закрыто. Добрался он наконец и до своего давнего обидчика – полковника и бывшего генерал-фискала Алексея Мякинина, позволившего себе вывести на чистую воду светлейшего с его огромными утайками ревизских душ от переписи. На Мякинина был подан донос, ему дали ход, и вскоре бывший генерал-фискал был приговорен к аркебузированию, то есть к расстрелу, замененному Сибирью, куда, кстати, он отправился – игрой судьбы и российской Фемиды – почти одновременно со своим гонителем – Меншиковым. Хлопотал Александр Данилович и о своих капиталистических интересах. 2 марта 1725 года – еще Петр не похоронен – светлейший уже подал императрице челобитную о предоставлении льгот для его стекольных заводов в Ямбурге. И просимые льготы, естественно, были получены.
Никакой двусмысленности в понимании отношений Екатерины и Меншикова быть не должно – их связывали прочные деловые интересы, и, безусловно, Меншиков был первейшим, влиятельнейшим советником императрицы. Без него она не могла бы править государством и поэтому, подавляемая настырностью светлейшего, подписывала все указы, которые он от нее требовал. Власть Меншикова над Екатериной была велика, но не беспредельна. Годы дружеской близости не могли уничтожить той колоссальной дистанции, которая существовала между императрицей и – пусть влиятельнейшим – ее подданным. И хотя в личном приказе караульному офицеру от 31 января, перечислявшем тех, кого можно пускать к императрице без предварительного доклада, Меншиков был упомянут первым, тем не менее он не мог запросто войти в спальню государыни и был вынужден порой часами сидеть в приемной, дожидаясь, пока Екатерина изволит проснуться после ночи, бурно проведенной с новыми друзьями, которые, как бабочки на свет, слетелись к доброй повелительнице Севера. Среди них выделялся пришедший на смену Виллиму Монсу, несчастному «сердечному другу» императрицы, Рейнгольд Густав Левенвольде – существо легкомысленное и в целом для власти Меншикова не опасное.
Не особенно беспокоили светлейшего и ставшие традиционными с незапамятных времен петушиные наскоки горячего и не всегда трезвого Павла Ягужинского: «Данилычу» было достаточно одной аудиенции у императрицы, чтобы дезавуировать очередной выпад генерал-прокурора, даже если у того в руках был целый ворох бумаг о злоупотреблениях