Муки науки: ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль. Л. С. КлейнЧитать онлайн книгу.
чаепития, и на всем протяжении книги не раз заходит речь о чае. Дело в том, что исследование Памелы Смит выполнено в манере (или лучше сказать в методике), называемой у нас «исторической антропологией науки». Это изучение быта ученых, их, так сказать, субкультуры и стереотипов поведения, и стремление выяснить, как эти условия отражаются на успехах науки.
Мне повезло. В свои аспирантские годы я, будучи одним из молодежных активистов, входил в круг молодежи, группировавшейся вокруг ректора Александра Даниловича Александрова, впоследствии академика. Мы бывали у него дома. Это было в 1960-е годы. Знал я и его сына Даню. С тех пор Даня вырос и стал исследователем истории науки, как раз в духе «исторической антропологии науки».
В 1994 году Даниил Александрович Александров, профессор Европейского университета, опубликовал пионерскую статью этого направления в «Вопросах истории естествознания и техники». Взяв термин у Арона Яковлевича Гуревича, развивавшего идеи французских историков культуры, он рассматривал роль литературных салонов XVIII–XIX веков, философских и научных кружков, меценатства и коллекционерства. В недавнем докладе в клубе «Контекст»[4] он развил эту идею применительно к бизнесу, обращая внимание на роль неформального общения при заключении важных сделок и союзов – например, в России роль совместных поездок в баню. За ним последовала Ирина Владимировна Тункина, заведующая Архивом РАН. Она опубликовала в 2002 году толстую историографическую книгу «Русская наука о классических древностях Юга России», в которой показала, как отражались на состоянии науки внутренние коллизии разных групп ученых – столичных и провинциальных, приближенных ко двору и захолустных, чиновных и непричастных к государственному аппарату, профессионалов и любителей, коренной национальности и эмигрантов и так далее
В Англии также с начала 1990-х годов и тоже под воздействием французских социологов и историков культуры (Фуко, Бурдье, Латура) сложилось похожее направление в историографии и науковедении, под несколько неудачным, дезориентирующим названием «география знаний». Имеется в виду место активизации научной мысли, будь то лаборатория, класс, буфет или экспедиция. Некоторые авторы уже высказали сомнение в том, что основные успехи науки рождаются в «незримых колледжах», охватывающих континенты, – так они только распространяются, а зарождение идей происходит в значительной части при непосредственном общении лицом к лицу, и часто в неформальной обстановке, когда мысли обмениваются и скрещиваются свободнее. Пабы, кофейни, клубы ученых, вечеринки, спортивные состязания и т. п. – вот о чем речь. При таком общении возникает очень важная для обмена научными идеями вещь – доверие.
Одна из работ о «науке как социальной практике» называется «Высокий чай у циклотрона» (Livingstone 1996). «Высоким чаем» называется в Англии вечернее чаепитие с плотными закусками.
Присланная мне книга 2009 года решает в этом ключе проблему успехов кембриджской археологии. Конечно, автор прекрасно понимает, что очень важны и другие
См. contextclub.org/.