Муки науки: ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль. Л. С. КлейнЧитать онлайн книгу.
нужда у исследовательско-преподавательских кадров, даже если (а я в это не верю) по приезду постдок будет получать свои привычные 3–4 тыс. $, то на фоне коллег это здорово осложнит ему жизнь.
Если постдок человек семейный и вся семья за границей, то разговор о возвращении – это как разговор о неизлечимой болезни… дети и жены категорически против.
PS. Глупости это все, рассчитывать на постдоков и тем более на молодых профессоров. Да и пожилых забудьте…»
В другом номере газеты ученых (за 9 декабря 2008, с. 6) приведены требования одного из уехавших к Сибирскому университету на случай возвращения: зарплата не менее 8 тыс. долларов в месяц, на оборудование не менее 70 тыс. долларов в год, на сотрудников не менее 200 тыс. долларов и так далее плюс полная научная независимость, то есть несбыточные в России условия. Он хочет, чтобы Россия не была Россией.
Известнейший ученый профессор Р.М. Фрумкина, главный научный сотрудник института РАН, пишет («ТрВ» за 21 июля 2009, с. 12), что получает 23 тысяч рублей в месяц и не может позволить себе зайти в кафе и выпить чашечку кофе с круассаном (кстати, я также). Если бы у нее не было старой квартиры, то на свою зарплату она не могла бы арендовать скромную однокомнатную квартиру, разве что на окраине. Она пишет:
«1. Я считаю безнравственным и дальше платить тем, кто работает здесь, нищенскую зарплату.
2. Я считаю безнравственным назначать тем, кто готов вернуться, „западные зарплаты“ за государственный счет, поскольку не вижу резона делить научных работников на категории, исходя из места их рождения и гражданства».
Я также. Они там выучились? Но позвольте, я не раз выезжал за рубеж по приглашению. Я читал там лекции и курсы лекций в Венском, Свободном университете Берлина, Даремском, Мадридском университетах, в университете Вашингтона и многих других. Я там не учился, я там учил. В том числе и выехавших из России. Почему же они, вернувшись, будут получать здесь в двадцать-тридцать раз больше, чем я? Я ведь учил здесь не хуже, чем там. Наверное, даже лучше…
Часть активной молодежи идет в бизнес, еще одна часть – в чиновничество. Там можно продержаться и (пусть и не совсем честными способами) прокормить семью.
В науку теперь идут те, кто не попал никуда, а также чудаки-одиночки, для которых жажда познания превыше всего. Отношение к ним – как к городским сумасшедшим.
Мы уходим, а смены нет. После нас – пустота. Вымирают целые научные школы, некогда славные – по математике, физике, биологии и востоковедению, да и по другим отраслям. Средний возраст ведущих кадров научно-исследовательских институтов либо повысился до 60–70 лет, либо искусственно понижен за счет слабой и неподготовленной молодежи, от которой блестящих имен ожидать не приходится. Во многих институтах просто нет сильного среднего поколения. В Новосибирском отделении РАН 64,7 % докторов технических наук от 56 до 75 лет и 5,9 % старше 75 лет; докторов геолого-минералогических наук – 61,3 % от 56 до 75 лет и 12,6 % старше 75 лет («ТрВ» за 9 декабря 2008, с. 3). Хорошо, конечно, что они дожили до глубокой старости,