Семнадцать о Семнадцатом (сборник). Виктор ПелевинЧитать онлайн книгу.
перечтите что-нибудь легкое, выпейте наконец вина. Но не выходите на улицу, умоляю вас.
– Мне надо туда. – Женщина решительно махнула ридикюлем в сторону ведущей в ад расщелины, которой к этому времени окончательно стала дальняя часть Шпалерной улицы.
– Да зачем вам?
– Под’гуга ждет. Компаньонка.
– Ну так встретитесь потом, – подъезжая, сказал Юрий. – Ведь ясно вам сказали: вперед нельзя. Назад можно, вперед нельзя.
Женщина повела головой из стороны в сторону – под вуалью черты ее лица были совершенно неразличимы, и нельзя было определить, куда она смотрит.
– Ступайте, – ласково сказал Николай, – скоро десять часов, потом на улицах будет совсем опасно.
– Donnerwetter! – пробормотала женщина.
Где-то неподалеку завыла собака – в ее вое было столько тоски и ненависти, что Николай поежился в седле и вдруг почувствовал, до чего вокруг сыро и мерзко. Женщина как-то странно мялась под фонарем. Николай развернул лошадь и вопросительно поглядел на Юрия.
– Ну как тебе? – спросил тот.
– Не пойму. Не успел распробовать, мало было. Но вроде самый обычный.
– Да нет, – сказал Юрий, – я об этой женщине. Какая-то она странная, не понравилась мне.
– Да и мне не понравилась, – ответил Николай, оборачиваясь посмотреть, не слышит ли их старуха, но той уже след простыл.
– И обрати внимание, оба картавят. Тот, первый, и эта.
– Да ну и что. Мало ли народу грассирует. Французы вообще все. И еще, кажется, немцы. Правда, чуть по-другому.
– Штейнер говорит, что, когда какое-то событие повторяется несколько раз, это указание высших сил.
– Какой Штейнер? Который эту книгу о культурах написал?
– Нет. Книгу писал Шпенглер. Он историк, а не доктор. А доктора Штейнера я видел в Швейцарии. Ходил к нему на лекции. Удивительный человек. Он-то мне про миссию и рассказал…
Юрий замолчал и вздохнул.
Юнкера медленно поехали по Шпалерной в сторону Смольного. Улица уже давно казалась мертвой, но только в том смысле, что с каждой новой минутой все сложнее было представить себе живого человека в одном из черных окон или на склизком тротуаре. В другом, нечеловеческом, смысле она, напротив, оживала – совершенно неприметные днем кариатиды сейчас только притворялись оцепеневшими, на самом деле они провожали друзей внимательными закрашенными глазами. Орлы на фронтонах в любой миг готовы были взлететь и обрушиться с высоты на двух всадников, а бородатые лица воинов в гипсовых картушах, наоборот, виновато ухмылялись и отводили взгляды. Опять завыло в водосточных трубах – при том, что никакого ветра на самой улице не чувствовалось. Наверху, там, где днем была широкая полоса неба, сейчас не видно было ни туч, ни звезд; сырой и холодный мрак провисал между двух линий крыш, и клубы тумана сползали вниз по стенам. Из нескольких горевших до этого фонарей два или три почему-то погасли; погасло и окно первого этажа, где совсем недавно офицер пел трагический и прекрасный