Черный треугольник. Юрий Михайлович КларовЧитать онлайн книгу.
рябой монах в выцветшей камилавке, поспешно поднес лампу. Но и без нее хорошо были видны переливающиеся гиацинтом архиерейские мантии с бархатными скрижалями на груди; шитые золотом плащаницы; старинные, почти в человеческий рост, греческие ризы с вырезом для головы; ризы иерархов православной церкви – саккосы и полиставрии.
Когда-то на экзамене в семинарии меня основательно гоняли по духовным одеяниям. Экзаменатор, ехидный тощий старичок, которого непрестанно мучила икота, по каким-то соображениям, а может, просто из вредности характера, обязательно хотел меня срезать.
«Что знаменует риза, она же фелонь?» – изгибался он вопросительным знаком и приставлял к уху трубочку.
«Когда воины глумились над Спасителем, – барабанил я, – они обрядили его в рубище с дырой для головы. Потому, благоговея перед муками распятого, Церковь признала сие одеяние священным. Оно напоминает иерею, что в служении своем он изображает Господа и потому должен облекаться правдою при всех делах своих».
«А какие слова должен говорить иерей при облачении?»
«Слова псалма: «Священницы Твои, Господи, облекутся в правду и преподобнии Твои радостию возрадуются».
Старичок недовольно икал и задавал очередной вопрос:
«Что знаменует епископская мантия?»
«По изъяснению Симеона Солунского, мантия сия знаменует всепокрывающую силу Божию…»
Старичок гонял меня до седьмого пота, но поставил высший балл.
Александр Викентьевич Щукин, принявший вскоре монашество и ставший Димитрием, умел вбивать в тупые бурсацкие головы подобную премудрость…
Интересно, что бы сказал ехидный старичок, увидев этот ворох?
Рябой монах, кряхтя, опустился на колени, вытащил из кучи одежд парчовый саккос с нашивной епитрахилью – приперсником, что свидетельствовало о принадлежности саккоса патриарху. Разгладил парчу ладонью, так же кряхтя, поднялся.
– Саккос первого патриарха Всероссийского, святейшего Иовы, – сказал он. – Опоганили, святотатцы… Звонцы золотые срезали, круги срезали, жемчуг оборвали…
– Двенадцать крупных жемчужин весом от десяти до шестнадцати каратов, – эхом отозвался тихий надтреснутый голос.
Это сказал маленький человек с непомерно крупной головой на узких, худых плечиках. Он стоял за спиной монаха. Я не видел и не слышал, как он подошел. Это было тем более странно, что каждый шаг здесь сопровождался скрежетом стекла.
– С кем имею честь?.. – спросил Дубовицкий.
– Кербель. Ювелир Патриаршей ризницы Федор Карлович Кербель.
На нем была длинная, расходящаяся книзу темная крылатка, и от этого Кербель походил на какой-то неведомый природе черный гриб. Очки, одутловатое лицо с обвисшими щеками, в глазах – тихое безумие. Я спросил, составил ли он опись похищенного. Оказалось, что список составлен и копия его передана Карташову.
– Оригинал у вас?
– Нет, – сказал Кербель, – у агентов сыскной милиции.
– Где они сейчас?
– В ювелирной мастерской ризницы.
– Вот