Авиационная медицина – надежный защитник летного труда. Владимир ПономаренкоЧитать онлайн книгу.
дело того, кто погиб, кому не повезло. Трагедии из этого не делаются. Очень плохо, когда в летные дела вмешивается дилетант, не имеющий понятия о тонкостях этой профессии. Это характерно для тех периодов, когда авиацией командует пехота».
«Большинство при списании с летной работы (даже если нет пенсии) не хотят оставаться на наземной работе (в армии). Как человек, где-то и страдает от возможных аварийных ситуаций в предстоящих полетах. Но они постоянно тренируют сознание опасности отодвигать на второй план, чтобы тревога за собственное благополучие не мешала принимать ему решение и действовать грамотно, хладнокровно и быстро. Нервы нормального человека никогда не остаются безразличными к опасности. За 30 лет летной службы я не считаю себя „выпотрошенным“. Единственное, что все пролетающие самолеты сопровождаешь поднятием головы вверх в направлении полета».
«Счастье – это цель. Чем она больше и труднодостижимее, тем больше счастье. Цель достигнута, привлекательность теряется. Человек отыскивает другую цель и снова идет к ней.
Если летчик счастлив своей профессией, значит, в ней есть цель. А все неурядицы, семейные, служебные, воспринимаются как огорчительные препятствия. Что касается подсознания страха, ожидания несчастья – это для дилетантов. Это для тех, кто, словами Куприна, „взял да и притворился летчиком“.
Выпотрошенность „за какие-то 20 лет, не отсюда“. Это фактор не физический, а духовный, моральный. Дескать, вот и все. Что я умел, чем жил, окончилось. Спасет оптимизм и другие цели».
«Да, счастлив, ибо удовлетворен тем, что ты делаешь. Для меня счастье не только сам полет, но все то, что с ним связано. Рост в должности тоже радует, если ты растешь без помощи „волосатых лап“, значит, ты действительно хороший летчик. Ибо, чтобы стать хорошим летчиком, нужен талант, любовь к профессии, умение извлекать всегда новое для себя. Насчет давящего чувства страха, фатальности, незащищенности… Я бы это назвал несколько по-другому, хотя и эта жесткая формулировка иногда верна. Лично я не испытывал страха в полете. Если попадал в нештатные ситуации, страх приходил потом, ночью, во сне. Когда думаешь, что было бы, если бы не справился. Чаще было чувство опасности, настороженность, ожидание отказа. Когда они, отказы, происходили, я был готов к ним, так как ждал их. Такое ожидание было во всех благополучных полетах и пропадало, когда надо было действовать, когда происходил отказ. Тут я работал. Эмоции были потом. Влияло ли это на мою изношенность, наверное, да.
Но я знаю случаи, когда чувство страха у летчика возникало с момента подхода к самолету,