Одно воспоминание Флоры Бэнкс. Эмили БаррЧитать онлайн книгу.
написала я, – что люди делают вместе, чего бы я не захотела делать с тобой, если бы ты попросил».
Как только я это написала, то попробовала оценить свои слова и мгновенно представила людей за самыми ужасными занятиями. Я совсем не это имела в виду. Но послать вдогонку письмо с уточнением было бы неромантично. Я начала было писать это, но передумала и все стерла. Оставалось надеяться, что Дрейк поймет смысл, который я вложила в эти слова.
Иногда я обнаруживала себя перед монитором большого родительского компьютера, читающей выбранные наугад интернет-страницы и гадающей, что я там делаю. Мои электронные письма хранились в ноутбуке. Наверное, я перемещалась к большому компьютеру, не замечая этого, в тот момент, когда начинала беспокоиться о родителях. Они периодически слали мне сообщения, извещая, что они в порядке, но Джейкоб очень болен, и тяжело приходится всем. Я отвечала жизнерадостно, просила не тревожиться обо мне. Они спрашивали о Пейдж, но я помнила, что подруга меня ненавидит (это было написано всюду). Поэтому я написала родителям, что она потеряла телефон, и посылала им сообщения от ее имени.
Потом я нашла записку со словами: «Я сказала маме, что Пейдж потеряла телефон. Это для того, чтобы они ей не звонили». Пару раз я точно говорила об этом маме, а может, и больше.
Моя память не улучшилась. Но я помнила поцелуй и цеплялась за это.
Во вторник я не съела карри, оставленное мамой в герметичном контейнере с надписью «Съешь это во вторник». Я съела несколько тостов и банан. Из дома не выходила, потому что выйти из дома означало оставить компьютер. Я сидела и пялилась на него. Не смотрела в монитор, только когда бегала в ванную или ставила чайник. Я приняла таблетки, когда мама прислала сообщение.
Среда. Мне следовало принять душ. Но принять душ значило оставить ноутбук в сухом месте. Я не могла это сделать. Я носила его из комнаты в комнату, целый день ходя в пижаме, и смотрела на экран. Я писала длинные письма, редактировала их и отсылала. Короткие письма тоже писала. Я любила Дрейка и сказала ему об этом. Он ответил, что тоже любит меня. Он тоже любит меня… Я встала обнаженная перед большим зеркалом и посмотрела на себя его глазами.
Я помнила наш поцелуй. Воспоминание задержалось в моей голове. Остальные вещи приходили и уходили, но поцелуй оставался.
В среду мы больше говорили о сексе. Пока ко мне не вернется память, отношения, доступные другим людям, не для меня. Дрейк попросил провести с ним ночь, и я сразу же ответила, что не могу это сделать из-за мамы. Потом я пожалела об этом. Странная вещь – сожаления. Пожалуй, ничего подобного я раньше не испытывала.
«Я бы все отдала, – написала я, – за возможность снова поцеловать тебя, прикоснуться к тебе, почувствовать твои руки на моем теле». Слова полились, не подвергнутые цензуре, наполовину нелепые.
На волю вырвалось то, о существовании чего в себе я даже не подозревала.
«Мне бы хотелось, – продолжала я, – ответить правильно в тот момент, когда ты попросил меня провести с тобой ночь. Я бы отдала