Струна истории. Лев ГумилевЧитать онлайн книгу.
другого племени и там родила. Так вот, чей верблюжонок? Того ли племени, кому принадлежит мать, или того, кому принадлежит территория, на которой этот верблюжонок родился? Война эта продолжалась лет тридцать, кажется, или сорок. И за все время было, кажется, два или три человека убитых. Ну, естественно, что же за свинство такое – брать и убивать людей? Да, случается, не без того, но вообще-то не надо. Вот в таком спокойном состоянии они и жили.
При этом у них и культура была какая-то своя, у них поэзия очень большая. У нас, например, в нашей русской поэзии существует пять поэтических размеров: ямб, хорей, анапест, амфибрахий и дактиль. А у арабов – двадцать семь, потому что верблюд идет разным аллюром и для того, чтобы приспособиться к тряске, надо читать про себя стихи, в такт тряске. И вот они эти 27 размеров придумали. Едет араб по пустыне и стихи сочиняет и тут же исполняет – для того чтобы его меньше трясло. Полезное занятие для поэта. Ну, естественно, что поэзия была у них не такая, чтобы ее записывать или запоминать, она годилась в пути.
И наконец, на юге Аравии, в самой Аравии была «Счастливая Аравия». Йемен – это был почти тропический сад, там росло кофе-мокко, которое потом перевезли в Бразилию. Оно там прижилось, но стало хуже, а настоящий самый лучший кофе – там. И арабы его пили с большим удовольствием и жили там в этом тропическом саду, процветали и вообще ничего не хотели думать, – если бы! – у них не было соседей. Соседи у них были. С одной стороны – абиссинцы, которые их все время старались завоевать, а с другой стороны – персы, которые все время выгоняли абиссинцев из Аравии обратно в Африку. Причем война была страшно кровопролитная – пленных не брали, и воевали-то не арабы, а воевали абиссинцы с персами.
А сами арабы вели жизнь мирную, которая лишь иногда прерывалась тем, что они грабили отдельных путников или иногда друг друга. Но последнее бывало редко, потому что у них была в обычае семейная взаимовыручка: если ограбят человека, то весь его род вступится за него и грабителю мало не будет. Так что – побаивались. А вот чужих – можно. Иногда они нанимались в войска: или персидских шахов, или византийских императоров. Те их брали, но платили им мало, потому что они были очень малобоеспособны. Их использовали, так сказать, как не регулярные войска, для каких-нибудь отдельных маневров – в тыл противника забросить для разведки. А в строй, в боевые линии – не ставили потому, что они были очень нестойкие и очень трусливые, убегали. А зачем им действительно надо было гибнуть за чужое дело? «Деньги заработать – да. А чтоб меня за это убили? Кому надо!» – рассуждение было крайне разумно.
И вот во второй половине VI в. у них появилась плеяда поэтов. Должен вам сказать, что, по моим наблюдениям, стихи писать очень трудно. И тот гонорар, который платят поэтам за хорошие стихи, никак не окупает их труда. И, тем не менее, они пишут и даже без гонорара, потому что у них изнутри какой-то пропеллер крутится и заставляет писать стихи, чтобы выразить себя. Этот «пропеллер» мы уже знаем – это пассионарность.