Одиночество-12. Арсен РевазовЧитать онлайн книгу.
ее патриотических глазах захватила полмира, а Британская собиралась рассыпаться. Отец – еврей. И не просто еврей, а гениальный физик, выпущенный из сталинской шабашки в 1956 году, где он, собственно, и познакомился с княгиней, исполняющей обязанности местной посудомойкой.
Антон появился на свет поздно – когда родителям было уже за сорок. И как родители ухитрились не испортить своего первенца? Главной его чертой было благородство. Английское. То есть спокойное, без надрыва. Возможно, именно боясь осуждающего взгляда Антона, Мотя так никого и не убил.
Мехмат добавил к классическому образованию уравновешенность, умение делать критические выводы и не напиваться с одной бутылки.
Женился он рано. В двадцать лет. Причем по абсолютно непонятной для меня причине на моей родной сестре Дине.
До того, как он поделился своими матримониальными планами, мне и в голову не приходило, что между ними что-то есть. У нас отношения с Диной складывались прямо по анекдоту про оговорки по Фрейду.[4] Дина была старше меня на год, замкнута, избалована, ее чувство превосходства, основанное на якобы высоком интеллекте меня раздражало. Потом раздражение прошло, оказалось, что и я не дурак, но близкими людьми мы так и не стали.
Мозги у нее были устроены потрясающе. Логика ее рассуждений граничила иногда с шизофреническими парадоксами. «Если существует бесконечное число миров, то должны существовать все возможные варианты событий» – однажды сказала она на кухне, ни к кому не обращаясь.
– Ну и че? – сказал я, ожидая подвох.
– Подумай о мета-вселенных.
– Я не верю в бесконечный косм…
– При чем здесь вера, идиот? Бесконечности скорее всего нет. Вот и все.
Потом, увидев у нее ротапринт английской статьи о тахионах – частицах, движущихся быстрее света, существование которых, по мнению автора статьи, не противоречит ни теории относительности, ни концепции четырехмерного пространства-времени Минковского, в том случае, если предположить, что эти частицы движутся обратно во времени, я понял, что общий язык мне с Диной не найти.
Тем более о том, что о происходящем у нее в душе, я не имел ни малейшего понятия. Музыку она не слушала. Книги, не имеющие отношения к ее призванию, не читала. Даже фантастику. Гости к ней не ходили.
Поскольку она ухитрилась поступить в физтех, никаких дополнительных вопросов это не вызывало. Все, что у нас было с Диной общего кроме генов и родителей – это стычки на кухне по бытовым вопросам.
– Антон, – честно сказал я, – она ведь стерва. И, возможно, немного того…
– Я знаю, – сказал Антон. – На физтехе все такие.
– Да зачем тебе вообще жениться?
– В твоей сестре есть что-то очень специальное…
– Ну-ка? Интересно…
– Не интересно. Был бы ты поумнее, – ты бы тоже ее любил, – неожиданно сказал Антон, явно желая завершить разговор.
Когда он успел в нее влюбиться? Я ни разу не слышал, чтобы они разговаривали друг с другом дольше трех минут
«У меня вчера с женой была оговорка прямо по Фрейду». – «Как это?» – «Да вот сидим мы за обедом. Думаю попросить ее передать мне хлеб с маслом. А вырывается: „Сука! Блядь! Видеть тебя не могу! Всю жизнь мне испортила!“»