Петр Лещенко. Исповедь от первого лица. Петр Константинович ЛещенкоЧитать онлайн книгу.
ножа, другого оружия сроду в руки не брали, за то, что они принадлежат к другой нации? Я не был пока еще в Советском Союзе, но мне очень многое нравится там заочно, и в первую очередь – советский интернационализм.
В силу своего возраста я не помню погрома 1903 года[14], но ужасных рассказов об этом трагическом событии я наслушался предостаточно. Могу только посочувствовать людям, пережившим этот ужас. В годы войны я всячески старался помогать евреям спастись – прятал их, помогал получать документы с русскими или румынскими фамилиями. Я рассказываю об этом без какой-либо рисовки и не считаю, будто сделал нечто героическое. Я просто делал то, что считал нужным. А как же иначе? Если ко мне приходит человек, которого я знал со времен молодости, и умоляет помочь ему и его семье спастись от гибели, то как же можно ему отказать? Я не мог. Понимал, что рискую, сильно рискую, но не мог отказать. Помогал. Этому способствовали моя популярность и то, что румыны в еврейском вопросе не были такими жестокими, как немцы. Многие чины румынской администрации, к которым я обращался с просьбами, прекрасно понимали, о чем идет речь. Но притворялись, будто не понимают, закрывали глаза и выдавали евреям и цыганам новые «чистые» документы.
Что же касается моих личных отношений с двумя этими нациями, то в четырнадцатилетнем возрасте я был безумно влюблен в цыганку Раду. Так влюбился, что хотел в табор к ней уйти, но меня не взяли. Сказали, что раз я не цыган, то нечего мне делать в таборе. И ее не отпустили, цыганские законы строгие. А когда мне было двадцать семь лет, я чуть было не женился на еврейке Тове Кангизер. Ревность помешала. Това была красавица и кокетка. Вокруг нее всегда вилось множество поклонников. А я хотел быть единственным. Придет время, напишу об этом подробнее.
В Бухарест мы уехали вчетвером – я, Зельцер, Рива Товбик и Давид Кангушнер. Зельцер был не только импресарио, но и артист, пел и танцевал вместе с нами. Баритон у него был красивый, бархатный. У Зельцера я взял первые уроки режиссерского дела.
Бухарест произвел на меня невероятное впечатление. Кишинев – что в Российской империи, что в Румынском королевстве – был городом провинциальным, а тут я попал в столицу! Очутившись впервые на Каля Викторией[15], я был поражен не столько ее размерами, сколько ее респектабельностью. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, нет-нет да оживет в душе то первое впечатление. Признаюсь честно, что в свое время Париж не произвел на меня такого сильного впечатления, как Бухарест. Видимо, причина в том, что в Париж я приехал уже из Бухареста, а не из Кишинева и сравнивал два Парижа – большой и маленький[16].
Наша группа звалась «Танцевальной группой Елизарова», поскольку таков был сценический псевдоним Зельцера. Елизаром звали его деда, а русская фамилия была данью тогдашней моды на все русское. Зельцер был очень суеверным человеком. Над ним подсмеивались даже в актерской среде, где у каждого имеется целый воз суеверий.
Имеется в виду Кишиневский погром, произошедший в апреле 1903 года и ставший одним из самых крупных еврейских погромов в Российской империи. В ходе погрома около 50 человек было убито, более 600 ранено. Поводом к погрому послужило произошедшее двумя месяцами ранее в городе Дубоссары близ Кишинева убийство четырнадцатилетнего подростка Михаила Рыбаченко. Впоследствии выяснилось, что убийцей мальчика был его родной дядя, брат отца, а поводом к убийству послужил спор при дележе наследства. Но сразу же после убийства пошли слухи о том, что его в ритуальных целях совершили евреи. Эти слухи всячески раздувала ежедневная кишиневская газета «Бессарабец», возглавляемая известным антисемитом и активным черносотенцем Павлом Крушеваном. Погром состоялся при попустительстве (бездействии) кишиневского губернатора Рудольфа фон Раабена и прочих должностных лиц.
Каля Викторией («Calea Victoriei» в переводе с румынского означает: «Проспект Победы») – центральная улица Бухареста.
Бухарест называли «маленьким Парижем», поскольку после сильнейшего пожара в середине XIX века, который уничтожил треть города, Бухарест начал застраиваться в парижском стиле боз-ар (от