За скипетр и корону. Грегор СамаровЧитать онлайн книгу.

      – Этого требовал император Наполеон? – спросил несколько удивленно Мантейфель.

      – Отнюдь нет, – отвечал Бисмарк. – По традициям своего семейства он не любит Вельфов, а вы видите, что базис всего переустройства – прусское преобладание в Северной Германии. Стало быть, ему все равно, что там происходит, но наш всемилостивейший государь придает большое значение тому, чтобы Ганновер в предстоящей борьбе стоял на нашей стороне и старинные семейные связи, существующие между двумя домами, сохранились в будущем.

      – А вы сами, – допрашивал Мантейфель, – что думаете о ганноверском вопросе?

      – Становясь на чисто объективную политическую точку зрения, – отвечал откровенно Бисмарк, – я должен желать, чтобы Ганновера вовсе не существовало, и должен выразить сожаление, что нашим дипломатам на Венском конгрессе[9] не удалось убедить английский дом к уступке этого secundo genitur[10] – что, может быть, могло бы удаться. Ганновер – гвоздь в нашем теле, и при самых лучших обстоятельствах причиняет боль, а если там подчиняются враждебному настроению, – как видно уже давно, – то он становится для нас опасным. Если б я был таким макиавеллистом, каким меня считают, то должен был бы устремить все свое внимание на приобретение Ганновера и, возможно, это не так трудно, как кажется, – продолжал Бисмарк, как бы невольно следуя цепи размышлений. – Ни английская нация, ни английский королевский дом не могут слишком близко принимать к сердцу его судьбу, и… но вы знаете, наш всемилостивейший государь очень консервативен и глубоко чтит ганноверско-прусские традиции, воплощаемые в Софии-Шарлоте и королеве Луизе, а я консервативен не менее – для меня те традиции тоже святы, и я всем сердцем присоединяюсь к желаниям короля хранить их в будущем и обеспечить прочное существование Ганновера. Но дело не может оставаться в теперешнем положении. Нам необходимы гарантии, и чем более жизнь государства в своей самобытности определяется и концентрируется, чем более международные сношения служат проводниками политики и преобразуются в ее плоть и кровь, тем менее Пруссия может терпеть, чтобы в ее теле, так близко к сердцу, существовал чуждый элемент, способный сделаться враждебным при любом кризисе. Поэтому могу вам ответить совершенно серьезно: я честно и откровенно стремлюсь к приобретению Ганновера, и если он, со своей стороны, чтит древние традиции и искренно нам предан, то я ему доставлю надежное и почетное, даже блестящее положение в Северной Германии. Но, конечно, ганноверцы должны перестать давать нам чувствовать, что могут быть препятствием для нас.

      – И вы надеетесь добиться соглашения с Ганновером? Серьезного, прочного союза? – спросил Мантейфель.

      – Надеюсь, – отвечал Бисмарк после короткой паузы. – Граф Платен был здесь. Вы с ним знакомы?

      Мантейфель улыбнулся.

      – Ну, – продолжал Бисмарк, – мы ничего не жалели: его осыпали всевозможными любезностями, дали большой крест Красного орла.

      – Не Черного? – спросил Мантейфель.

      – Ба!