Наука о религии и ее постмодернистские критики. Алексей АпполоновЧитать онлайн книгу.
в состоянии ничего доказать посредством ясного свидетельства истины, но желаем от приходящих к нам только веры… и что мы не хотим от них никакой иной убежденности, кроме того, чтобы они, как неразумные животные, движимые слепой уверенностью, не задавая никаких вопросов, беспрекословно подчинялись тому, что мы им говорим (и потому их называют «верными», или «верующими», сообразно этой их животной уверенности)… Но я показал [в «Предуготовлении к Евангелию»], что мы обратились не вследствие иррациональной уверенности и не без исследования, но по здравому рассуждению и размышлению…[120]
Из сказанного со всей очевидностью следует, что «предуготовление к Евангелию», в ходе которого в том или ином виде христианская догматика соотносится с до- и/или нехристианскими религиозными, философскими и иными учениями с целью рационального доказательства (в соответствии с представлениями данной конкретной эпохи и/или данного конкретного автора о рациональности и о доказательстве) истинности христианства, не является изобретением ван Тиля или его современников, но благополучно практиковалось уже христианскими апологетами в IV в. Более того, есть все основания считать, что традиция «рационального суждения» об откровении берет свое начало в апологетических сочинениях первых христиан, которым требовалось изложить (и не просто изложить, но представить в выгодном свете) основы христианства на языке, понятном образованному населению Римской империи, то есть, по сути дела, на рациональном языке греко-римской философии.
То, о чем я здесь говорю, обычно называют «эллинизацией христианства». И эта эллинизация, подразумевающая интеллектуализацию (и даже, если можно так выразиться, философизацию[121]) евангельской проповеди, изначально – относительно простой, произошла практически сразу после того, как миссия к «еллинам» стала приносить свои плоды. Как пишет А. фон Гарнак:
Около 130 г. начался прилив греческой религиозной философии, тотчас же занявшей в христианской религии центральное положение. Эта философия искала внутреннего соприкосновения с христианской религией; последняя же, со своей стороны, также искала близости с этой союзницей… Фазис прилива характеризуется усвоением христианством греческой философии, главным образом – платонизма… представление греческой философии об истинной религии как об «учении», притом учении, охватывающем всю область знания, все более усваивалось христианством… Уже в эту эпоху христианская религия прониклась тою склонностью к интеллектуализму, которая осталась у нее и впоследствии[122].
Несомненно, Барт никогда не согласился бы с этими идеями фон Гарнака; но, как показывает в том числе приведенный выше анализ исследуемых в настоящей работе проблем, Барт почти всегда оказывался в плену своих кальвинистских установок и был склонен к утрате объективности из-за личной вендетты, которую он всю жизнь вел против либерального протестантизма. В то же время историческая правота фон Гарнака
Фон Гарнак писал в «Сущности христианства»: «Наряду с этикой Церковью было воспринято от греков и одно космологическое понятие, которому предстояло через несколько десятилетий занять центральное положение в ее учении. Это – Логос. Размышление над миром и внутренней жизнью привело греческое мышление… к понятию о некоторой действенной центральной идее. Эта центральная идея понималась как единство высшего начала мира, мышления и этики; в то же время под нею понимали само Божество как творческое и действующее, в отличие от того же Божества, взятого как начало покойное. Христианские апологеты сделали в начале II столетия важнейший из всех сделанных в истории развития христианского учения шагов, когда провозгласили: Логос есть Иисус Христос. Уже до них древние учители Церкви прилагали к Христу, в числе прочих предикатов, и название «Логоса»… теперь же выступили учители, до своего обращения бывшие приверженцами платоностоической философии; понятие Логоса было поэтому неотъемлемым элементом их миросозерцания. Они стали провозглашать, что Иисус Христос был воплощением Логоса… Таким образом, вместо совершенно непонятного представления о Мессии сразу обретено было вполне ясное понятие… Отождествление Логоса с Христом оказалось решающим моментом для слияния греческой философии с апостольским наследием и привело к последнему мыслящих греков… для той эпохи идея Логоса была наиболее целесообразной формулой соединения христианской религии с греческим мышлением… в гораздо большей степени, нежели более древние умозрения о Христе, она сосредоточила на себе интересы верующих, отвлекла их от простоты Евангелия и превратила [христианство] в религиозно-философскую систему» (
Там же. С. 146–155.