Москва и москвичи. Репортажи из прошлого. Владимир ГиляровскийЧитать онлайн книгу.
с пола чистый половичок, как башлыком укутал им голову и бодро выступил в путь. И скажу теперь, не будь этого половика, я не писал бы этих строк.
Стемнело, а я все шел и шел. Дорога большая, обсаженная еще при «матушке-Екатерине» березами; сбиться нельзя. Иногда нога уходила до колен в навитые по колее гребни снега.
Метель кончилась. Идти стало легче. Снег скрипел под ногами. Темь, тишина, одиночество. Половик спас меня – ни разу не пришлось оттирать ушей и щек.
Вот вдали огоньки… Темные контуры домов… Я чувствовал такую усталость, что, не будь этой деревни, кажется, упал бы и замерз. Предвкушая возможность вытянуться на лавке или хоть на полу в теплой избе, захожу в избу… в одну… в другую… в третью… Везде заперто, и в ответ на просьбу о ночлеге слышу ругательства… Захожу в четвертую – дверь оказалась незапертой. Коптит светец. Баба накрывает на стол. В переднем углу сидит седой старик, рядом бородатый мужик и мальчонка. Вошел и, помня уже раз испытанный когда-то урок, помолился на образа.
– Пустите переночевать Христа ради.
– Дверь-то не заперла, лешая! – зыкнул на бабу бородатый.
– Не прогневайся, не пущаем… Иди себе с богом, откуда пришел… Иди уж!.. – затараторила баба.
– Замерз ведь я… Из Ярославля пешком иду.
– У меня этакий наслезник топор из-под лавки спер…
– Я ведь не вор какой… – пробовал защищаться я, снимая с шеи и стряхивая украденный половик.
Хозяйка несла из печи чашку со щами. Пахло грибами и капустой. Ломти хлеба лежали на столе.
– Фокыч, пущай он поисть, а там и уходит… А, Фокыч? – обратилась баба к рыжему.
– Садись, поешь уж. Только ночевать не пущу, – сказал рыжий, а старик указал мне место на скамье, где сесть.
Скинув половик и пальто, я уселся. Аромат райский ощущался от пара грибных щей. Едим молча. Еще подлили. Тепло. Приветливо потрескивает, слегка дымя, лучина в светце, падая мелкими головешками в лохань с водой. Тараканы желтые домовито ползают по Илье Муромцу и генералу Бакланову… Тепло им, как и мне. Хозяйка то и дело вставляет в железо высокого светца новую лучину… Ели кашу с зеленым льняным маслом. Кошка вскочила на лавку и начала тереться о стенку.
– Топор-то у меня стащил… И заперто было… Сидим это… перед Рождеством дело… Поужинали… Вдруг стучит. Если бы знали, что бродяга, в жисть не отперли бы. «Кто это?» – спрашиваю. А он из-за двери-то: «Нет ли продажного холста?»
А холстина-то была у нас. Отпираю. Входит так, мужичонка.
«Тебе, – спрашиваю, – холста?», а он:
«Милостиньку ради Христа! Пустите ночевать да обогреться».
Вижу, человек хороший… Ночевал… А утром, глядь, нету… Ни его нет, ни топора нет. Вот и пущай вашего брата!..
Кошка играла цепочкой стенных часов-ходиков, которые не шли.
Чтобы сколько-нибудь задержаться в теплой избе, я заговорил о часах.
– Давно стоят? – спрашиваю хозяина.
– С лета. Упали как-то, ну, и стали. А ты понимаешь в часах-то?
– Малость смыслю. У себя дома всегда часы сам чиню.
– Ну,