Москва и москвичи. Репортажи из прошлого. Владимир ГиляровскийЧитать онлайн книгу.

      Не выдержал ароматов морга Е. М. Гаршин, и мы помчались на его паре в пролетке.

      Я захватил с собой розовую ситцевую рубаху и нанковые штаны, которые «укупил» мне накануне во Мценске мой стременной Вася, малый из деревни Кукуевки, отвозивший на телеграф мои телеграммы и неотступно состоявший при мне во все время для особых поручений.

      На мой вопрос, к кому мы едем, Гаршин мне ответил, что гостит он у знакомых, что мы поедем к нему в садовую беседку, выкупаемся в пруде, и никто нас беспокоить не будет.

      Проехали верст пять полями. Я надышаться не мог после запахов морга и подземного пребывания в раскопках, поливаемых карболкой.

      Мы поехали к парку, обнесенному не то рвом, не то изгородью, не помню сейчас. Остановились, отпустили лошадей, перебрались через ров и очутились в роскошном вековом парке у огромного пруда. Тишина и безлюдье.

      – Ну-с, теперь купаться.

      Душистое мыло и одеколон, присланные мне из Москвы, пошли в дело. Через полчаса я стоял перед Гаршиным в розовой мужицкой рубахе, подпоясанной моим калмыцким ремнем с серебряными бляшками, в новых, лилового цвета, – вкус моего Васьки – нанковых штанах и чисто вымытых сапогах с лакированными голенищами, от которых я так страдал в жару на Кукуевке при непрерывном солнцепеке.

      Старое белье я засунул в дупло дерева.

      – Ну, теперь пойдем, – позвал меня Е. М. Гаршин. Прошли десятка два шагов.

      На полянке, с которой был виден другой конец пруда, стоял мольберт, за ним сидел в белом пиджаке высокий, величественный старец, с седой бородой, и писал картину. Я видел только часть его профиля.

      – Яков Петрович!

      – А, Евгений Михайлович! Я слышал, кто-то купается, – не отрываясь от работы, говорил старик.

      – Я, да и не один. Вот мой старый друг, поэт Гиляровский.

      Старец обернулся и ласково, ласково улыбнулся.

      – Очень рад, очень рад. Где-то я на днях видел вашу фамилию, ну, вот недавно, недавно…

      – А корреспонденция из Кукуевки, – вмешался Гаршин, – как раз вчера мы с вами читали… я его оттуда и привез.

      – Так это вы? Мы все зачитываемся вашими корреспонденциями, какой ужас. В других газетах ничего нет. Нам ежедневно привозят «Листок» из Мценска. Очень, очень рад… Ну, идите к Жозефине Антоновне, и я сейчас приду к обеду, очень рад, очень…

      Мы быстро пошли.

      – Кто этот славный старик, уж очень знакомое лицо? – спрашиваю я.

      – Да Яков Петрович Полонский, поэт Полонский, я гощу у него лето, Иван Сергеевич не приехал, хотя собирался… А вот Яков Петрович и его семья – здесь.

      – Какой Иван Сергеевич? – спрашиваю я.

      – Да Тургенев, ведь это его имение, Спасское-Лутовиново.

      Я окончательно ошалел, да так ошалел, что ничего не видя, ничего не понимая, просидел за обедом, за чаем в тургеневских покоях, ошалелым гулял по парку, гулял по селу, ничего не соображая.

      Во время обеда, за которым я даже словом не обмолвился при детях о Кукуевке, что поняли и оценили после Полонские, – я вовсе не мог есть мяса первый