Рафаэль и бабы-жабы. Владимир Александрович ЖуковЧитать онлайн книгу.
с грустью подумал Суховей. – На мои денежки гулять на широкую ногу каждый мастак. Полный пансион».
– Виола, там у нас в холодильнике, – соседка указала взглядом на кухню, – осталась бутылка коньяка «Коктебель» и упаковка «жабичих лапок». Не забудь перед уходом взять с собой в качестве презента, а то маляр их замыкал…
– Не у нас, а в моем холодильнике, – мрачно произнес Суховей, намеревавшийся припасти коньяк себе, чтобы принимать для аппетита по 50 граммов на грудь перед едой и подумал: «Вот, зараза глазастая, ничего от нее не спрячешь».– Ты, Тамила, в этой квартире не хозяйка, а гостья, поэтому не командуй парадом. Прожорливы, как саранча, вся пенсия на пропой и продукты ушла. Теперь я понимаю Вольтера, написавшего: «ненавижу женщин за то, что они помнят, где что лежит».
– Хрен моржовый твой Вольтер, – перебила соседка. – Наверное, сам страдал склерозом и завидовал женщинам.
– Тамила, ты хотя бы знаешь, кто такой Вольтер? – с иронией спросила Баляс.
– Какой-нибудь барыга, судя по фамилии, плюгавый.
– Эх, темнота. Запоминай, знаменитый француз, философ, поэт, драматург, – сообщила риелтор. – О такой личности стыдно не знать.
– Зачем забивать голову тем, от чего никакой пользы, – заметила Швец.
– Виола Леопольдовна, ее великие люди не интересуют, знаниям предпочитает скудоумие, корысть, – вздохнул художник.
– Не ворчи, старый пень. Для тебя же стараемся, – одернула его соседка. – Как только у тебя язык повернулся и не отсох упрекнуть нас в обжорстве? Мы по ночам не смыкаем глаз, думаем, как тебе, старому мерину, помочь.
– Знаю, почему ты не спишь, – усмехнулся художник. – Всю ночь пружины в диване скрипят и слышатся стоны и крики. Разных жеребцов и кобелей водишь. Стыд и срам, не квартира, а бордель.
– Это, не твое собачье дело! – резко осадила его соседка. – Я – женщина молодая, темпераментная и не могу себе отказывать в земных удовольствиях. Тело принадлежит человеку и он вправе им распоряжаться по своему усмотрению. Оно тленно и нет смысла его хранить и жалеть, а вот душа принадлежит Богу, она вечна. Туда я никого не пускаю. А ты, от зависти надулся, как мыльный пузырь. Гляди, не лопни.
– А ты обжора до белой горячки.
Соседка на мгновение потеряла дар речи, не ожидая от него такой строптивости, а потом вскипела, словно самовар:
– Рафаэль, как тебе не стыдно?! Ты меня своей скупостью поразил в самое сердце. Ты же не бич, а интеллигентный человек, художник, и вдруг такое дикое жлобство?– упрекнула она. – Я тебя, сосед, не узнаю, ты превращаешься в скупердяя. Да, подавись бутылкой и лягушатиной!
– Не грызитесь, – сурово велела Баляс, заметив, как у Суховея от возмущения задрожали руки. – У меня такое железное правило: ни с банкетов, ни с кладбища ничего не брать. Это признак дурного тона и зловещая примета. Давай-ка сюда любимые «жабичи лапки». Их я с большим удовольствием посмакую.
– А я вот не верю в глупые приметы. Назло крохобору заберу и коньяк для растирок и компрессов, и баночку черной икры, чтобы