Безработица. Иван ЗоринЧитать онлайн книгу.
и носили самый общий характер, но приходилось довольствоваться этим. Свербилов надеялся, что тот же язык сигналов в их отношениях распространяется и на него, что сын также освоил эту азбуку, а потому, просыпаясь, первым делом включал Скайп, семафоря о своём существовании. Но отключение интернета, которое грозило Златорайску в связи с ухудшавшимся положением, оборвало бы в их отношениях последнюю ниточку.
Вместо медицины в Златорайске расцвело знахарство, горожане лечились теперь отварами из трав, чудодейственными настойками и мазями из жира диких животных. Принимая на дому, знахарки дули на воду, шептали таинственные слова и тут же, мелко перекрестив, отпускали на все четыре стороны, объясняя, что теперь хворь как рукой снимет. Некоторым помогало, и это множило их славу. К ним выстраивались очереди, тем более что ничего другого не оставалось. Вместо медицинских диагнозов в ходу стали «сглаз» и «родовое проклятие». Но женщины верили знахаркам и, вздыхая, обещали умываться святой водой три раза в день, а остатками обрызгивать в полночь перекрёсток, заклиная, чтобы вместе с каплями уходила болезнь. О. Ферапонт пробовал вначале бороться, объясняя, что изгонять бесов – прерогатива церкви, он разражался гневными инвективами, называл возрожденное знахарство новым язычеством, клеймил старух как колдуний, но ни разу не назвал их шарлатанками, боясь заронить сомнение и в своих методах отчитывать попавшего во власть демонов. Но потом смирился.
– Это ничего, раз помогает, значит, от Бога, только берите с собой иконку, – говорил он на исповеди признававшимся в окроплении перекрёстка прихожанкам. – А вернувшись, трижды читайте «Отче наш» и «Богородицу».
Женщины со слезами просили его благословить, и он быстро подносил им целовальный крест, отворачиваясь, старался не думать, что нарушает церковные каноны. Паства о. Ферапонта разрасталась на глазах. В основном за счёт женщин, искавших утешение среди темноликих икон, и богомолки с раннего утра толпились у ворот храма, заполняя пустоту своих дней. Часто о. Ферапонт не выдерживал:
– Идите лучше щи мужьям варите и за детьми приглядывайте. А Бог и так всё видит, ваше рвение и вне церкви зачтётся.
– Не гони, милостивец, – плакали богомолки. – Мы только утреню отстоим да помолимся о мужьях, – достав из кармана тёмных юбок тряпичные свёртки, они быстро их разворачивали: – А вот и деньги на помин их души.
И о. Ферапонт вспоминал, что в большинстве они вдовы. Нестарые ещё, крепкие, с постными лицами и тонкими, злыми губами.
«Эх, женщины, женщины, – думал он. – Что случилось с вашими мужьями? Почему не сберегли их? Ведь и Господь не вернёт их теперь». А потом ловил себя на том, что его мысли немилосердны, а значит греховны, к тому же они, помимо этого, нечестивы, раз в них выражается сомнение в божественном всемогуществе, и быстрыми шагами уходил за алтарь.
Городские службы медленно умирали, и к августу прекратили существование. Пыль теперь прибивали только редкие