Лысая. Вячеслав БересневЧитать онлайн книгу.

      1

      Пашка помнила всё настолько смутно, будто была пьяна – а те отрывки, что всё-таки запомнила, изо всех сил старалась забыть. И чем чаще старалась, тем чаще они навещали её сны.

      Никого и никогда она не била так сильно и остервенело, как в тот момент – Вольного. Всё его лицо было изувечено в мясо, руки были переломаны, всюду – кровь. Это Лысой хорошо запомнилось. Ещё запомнился неожиданно громкий голос Сумчика, что-то кричащий в трубку: он вызывал скорую, сидя рядом с Киром. После этого Сумчик приказал Лысой свалить: вид у неё в тот момент был совершенно безумный. Если бы приехали менты, то она стала бы первой подозреваемой.

      Она не помнила, что происходило, когда она вернулась домой. Не помнила, как умудрилась вымыться, чтобы не запачкать кровью постель. Не помнила, что говорили ей родители. Лишь когда пришла мать, Пашка не выдержала и заплакала бессильно и отчаянно, как не плакала никогда. Она ничего никому не могла объяснить, впала будто бы в долгий анабиоз.

      Лысая не знала, сколько проспала, но проснулась глубокой ночью. Почти что инстинктивно проверила вибрирующий телефон. В горле, в глазах и в голове было ужасающе сухо.

      Звонил Сумчик.

      Пашка взяла трубку, но ничего не смогла сказать, приложив телефон к уху.

      – Их отвезли в больницу, – сказал Сумчик коротко.

      Лысая с трудом пересилила себя. Спросила, положив ладонь на глаза:

      – Он жив?

      – Нет, Паш. Скорая поздно приехала.

      Лысая бессильно выпустила телефон из пальцев: он со стуком упал на пол.

      Она покрепче закуталась в одеяло, спрятавшись по самую макушку.

      Кир… умер?

      Такого просто не могло произойти, – твердила она себе. Не мог этот парень умереть. Пусть даже от пули. Может, у Вольного был простой травмат? Откуда у него настоящий пистолет? Может, рана была не сильная? Может, его успели спасти? Может, он жив, просто состояние тяжёлое? Может, Сумчик ошибся?

      Следующие несколько дней Пашка из дома никуда не выходила.

      За окном отцветали лучшие дни июля, как назло, солнечные и ясные. Пашка, когда не спала, смотрела на них пустыми глазами, и ни о чём не думала. В голове – будто шаром покати. И так было даже лучше, потому что когда мысли приходили, они, словно разъярённые пчёлы, начинали царапать изнанку черепа, царапали настолько сильно, что постепенно въедались в него, прорастая снаружи короткой и жёсткой рыжей шерстью.

      Пашка ела, когда родители приносили ей в комнату еду. Она что-то им негромко отвечала, когда они задавали вопросы. Внутри Лысой будто бы высохла в один миг вся злоба и ненависть: взрывоопасный газ испарился, оставив себя прожжённую, сухую пустыню. Мать что-то говорила про то, чтобы сводить Пашку к психологу, но отец, вникнув в суть дела, сказал, что не стоит зря тратить деньги: ей просто нужно переварить произошедшее.

      Когда Лысая вернулась в сомнительную невесёлую норму, уже наступил август.