Наследник. Андрей ВиноградовЧитать онлайн книгу.
плохо срастается, но это не перелом – трещина, пустяк…» – мысленно отмахнулся я от случайного недочета. Зато мне пришло в голову, что будь у Давида ломик, приложил бы он психа по дурной башке… и остался бы с пальцем. Под впечатлением от подуманного я немного рассеянно кивнул дворнику:
– Вот так. И не Античность, а Возрождение.
Последнее уточнение было ни к чему. В конце концов, образ Давида с ржавым ломом наперевес стоил любых исторических неточностей.
– Тюбетейку надень, плешь застудишь, – посоветовал я напоследок.
Приятно чувствовать себя человеком внимательным к окружающим, заботливым. Одним словом – достойным. Опять же, подарок дворнику в сумке лежал, надувная баба. Надо было вручить, раз надумал. Три дня с собой таскал, никак не мог собраться. Казалось бы, чего собираться – не похоронка же. Хорошо, что в метро моя сумка ни у кого подозрений не вызывала. Мы с сумкой. Вот если бы я вырядился как-нибудь по-восточному, по-«игиловски»… Тут память и нагадила мне в патоку. Зяма, тюбетейка, халат… Да, есть темы, на которые даже в мыслях не стоит шутить. Аукнется.
«Зяма-хлопковод», отписавший дворнику тюбетейку, широкой души человек, также владел двумя знатными узбекскими халатами. Настоящая роскошь. Один он носил сам и походил на матерого колдуна, по неведомой причине неспособного наворожить себе передние зубы. На второй халат претендовал я. Уповал на доброе сердце, соседское благорасположение и добытую для Зямы контрамарку в партер театра «Современник». На Хабенского и Башмета по Сент-Экзюпери. Сумасшедшая постановка. Я смотрел, показалось мало, поэтому контрамарку добыл для себя, но и халат, если вдуматься, тоже искусство. Прикладное. Так бы к себе и приложил. Но как назло, урод путаного происхождения – то ли белорус, то ли узбек – пристал к человеку: дай да дай ему почти уже мой халат! Пришлось нашептать заслуженному самаркандскому сидельцу, что тюбетейки выдумал сам Всевышний, чтобы веселее смотрелось ему на людей сверху вниз, а халат – тема грустная, в халате дворник непременно будет ввергать Всевышнего в печаль, и тогда, с тоски, Он учудит что-нибудь неприятное. Воду горячую зимой отключит, лифт на прикол поставит, дверь на балкон перекосит, мусоропровод засорит. Да мало ли бед на свою голову можно накликать. А виной всему – сущий пустяк. И вообще: я Зяме – сосед, а дворник ему кто? Брат, что ли, или все-таки мусульманин иудею?
– И за других жильцов подъезда мы ответственны, – воззвал я напоследок к спорному чувству.
Зяма, к слову сказать, весьма мудро заметил, что тот Всевышний, который баловства ради одарил часть людей тюбетейками, русскому с евреем не указ. Это вовсе не означает – прогнулся он на всякий случай, – что мы ему совсем никаким боком неподвластны, потому что всего не знает никто. А значит, и «гадость какая» вполне может «прилететь». Заодно Зяма привычно посетовал, что сам оказался в местах не столь отдаленных без всякой вины, случайно. По халатности прокуроров и с неоправданного Божьего попустительства попал «под раздачу».